— Подождите еще немного, — также шепотом ответил Рустем.
Суваде-апте вернулась в дом.
— Спасибо, Суваде-апте! — повернулся к ней юноша. — Мне нужно идти.
Он протянул хозяйке руку и улыбнулся на прощанье Гуляре.
Суваде-апте вышла проводить Рустема, а девушка убежала в комнату и приникла пылающим лицом к холодному стеклу окна.
На другой день Рустем чуть свет покинул деревню. Когда он проезжал мимо табачных сараев, его заметил Джелял-бей, стоявший на веранде у раскрытого окна, и, махая палкой, закричал на турецком языке:
— Ты думаешь, пришли большевики и хозяином деревни стал голодный люд? Ошибаешься! Посмотрим, сколько дней продержится ваша власть! Посмотрим!
— Да, посмотрим, — ответил Рустем. — Этот люд еще покажет вам, на что он способен. А ты уйдешь из нашей деревни так же, как пришел сюда: в драных штанах и с кельмой в руках. Ты был и будешь пиратом с того берега моря. Ты думал, что татарин рожден лишь для того, чтобы быть батраком Джеляла? А составить ведомости твоих иргатов[24] ни ты, ни твои родственники никогда не умели. Их писал татарин.
— Молчи, айдут[25]! — закричал Джелял в бешенстве. — Не то я прикажу своим работникам засечь тебя!
— Только не меня!.. Теперь твой черед! Мы с тобой скоро поквитаемся!
И Рустем, пришпорив коня, вихрем понесся по шоссе.
Прошло более трех месяцев. Гуляра не знала, где находится Рустем. Одни говорили, что он вернулся в Севастополь и присоединился к группе скрывающихся в пещерах революционных матросов. Другие рассказывали, что в составе красной конницы сумел проскочить через Джанкой и теперь на Керченском полуострове сражается против Деникина…
Через год утром на шоссейной дороге в нижней части Бадемлика люди заметили пеших солдат в серых оборванных шинелях. Они двигались за обозом и крытым фургоном, груженным ранеными.
«Кто это? — рассуждали жители. — Опять немцы? Нет, это похоже на лазарет с охраной из какой-то неизвестной еще нам армии. Вот еще войска…»
К вечеру на площади у фонтана стали раздаваться ружейные выстрелы. Мидат прибежал домой.
— Отец… отец! — кричал он, еле переводя дыхание. — Там расстреливают наших! Кто они, эти солдаты?
— Белые. Врангелевцы.
— Врангелевцы! О аллах! — воскликнула Тензиле-енге. — Теперь пришли они… Кого они расстреливают?
— Тех, кто помогал большевикам. Экрем-ага убит. Труп его лежит возле фонтана.
— Экрем убит? Сын Зеиде? О несчастная женщина!
— Вот они! Сюда идут! — сказал Мидат, показывая рукой в сторону кофейни. — Ищут дядю Сеттара.
— Сеттара? — удивился Саледин-ага. — Как же это? Тогда они не пощадят и нас… за Рустема? А это что? — спросил Саледин-ага, вдруг заметив, что со двора Зеиде два солдата выгоняют корову. — Мидат, сын мой, выведи лошадь в сад и скачи скорей в чаир. Быстро, сынок! Иначе мы лишимся лошади.
Мидат кинулся в сарай, вывел лошадь в сад, сел на нее и во весь дух поскакал через забор в чаир.
Только Мидат исчез, как у ворот показалась жена авджы Кадыра. Рыдая, она бросилась на шею Дульгера.
— Саледин-ага, мы погибли, — воскликнула она, обливаясь слезами. — Мужа моего арестовали. Что мне теперь делать? Я одна осталась. О Сеттаре ничего не слышно.
— Успокойся, Шерифе! — сказала Тензиле-енге. — Встань, не плачь!
Дульгер взял свою кизиловую палку, стоявшую в передней, и, шатаясь, медленно пошел к воротам. Шерифе шла за ним.
На следующий день в дом Саледина-ага ввалились ефрейтор и два рядовых.
— Где Саледин Ибрагим оглу? — спросил ефрейтор Тензиле-енге.
Увидя солдат, старуха перепугалась. Раньше, когда во двор заходили люди в шинелях, к ним выходила Сеяре. Но теперь ее не было — дочь вернулась в Кок-Коз. Саледин-ага дома не ночевал. А Мидат бегал где-то в деревне.
— Нет… хозяина нет… йок! — ответила она, путая татарские слова с русскими. — Китди… пошел.
— Куда?
— Гавр пошел. В гости.
— А сын Рустем где?
— Рустем война пошел… — проговорили она, вся дрожа, — Муаребе… стреляйт.
— На какую войну? Где он стреляет? У большевиков или у Врангеля?
— Эбет, конечно, у Врангеля стреляйт, у большевиков!
— Не понимаю. У большевиков он или у Врангеля?
— Врангель… большевик. Карош человек, — бормотала Тензиле-енге, не соображая, о чем говорит. — Каве… кофе хочешь пить, солдат?
