Как ни странно, деятельное участие принял Ксарбирус, даже помогая собирать хворост для растопки и таскать сушнины.
…И ещё долго никто не решался заговорить с мрачно смотревшим в землю Тёрном; за спинами отряда к беззаботному летнему небу медленно ползли клубы странного, чёрно-жёлтого дыма.
Дхусс и его спутники огибали деревню по широкой дуге, углубившись в безлюдные леса; когда они уже почти вернулись обратно к придорожным тропинкам, тянувшимся вдоль главного тракта, алхимик вдруг приостановился, совершенно по-собачьи принявшись принюхиваться.
– Гниль, – уверенно бросил он. – Там, где ты, Тёрн…
Дхусс недослушал, резко повернул назад.
И вновь ему никто не возразил, даже сидха.
На сей раз они ломились напрямик, почти не скрываясь.
– Однако порезвилась же тут эта ваша Гниль, – мрачно заметил Кройон, едва на село открылся широкий вид.
– Да так, что я подобного никогда и не встречал, – Ксарбирус в изумлении схватился за собственный подбородок.
– Неужели никого не осталось? – тихонько спросила Гончая у дхусса.
Что касается сидхи и самого Тёрна, то они ничего не сказали. Мэтр Кройон громко всхлипнул, утирая катящиеся слёзы, крупные, словно капли тяжёлого ливня, сидха же просто застыла, превратившись в изваяние.
Некогда здесь было село, немалое и зажиточное: оно владело обширными пастбищами, поднимавшимися высоко в горы, здесь собирали пчелиные борти, варили пиво, сеяли ячмень и овёс, стригли шерсть, добывали пушного зверя; всё это оборвалось в единый миг.
Зловонные воронки от пустул, ещё сочащиеся жёлтым гноем, словно лопнувшие язвы. Кое-где над ямищами курится желтоватый же дымок; плетни и заборы повалены, истоптаны в щепу. Подточенные тысячами острых жвал, рухнули стены. Распялившись, словно не спасшие выводок наседки, опустились крыши. Пустые, вырванные с корнем двери и окна – где их случайно пощадил обвал. И нигде ничего живого – только отдельные тёмные пятна, кровь, смешанная с грязью и пылью, да жалко торчащие лохмотья, затвердевшие от спёкшейся крови.
Пустой тракт вбегал в припечатанное смертью село, корчился от боли и запаха растерзанных. Дорога вымерла тоже, ни одного путника от равнинного горизонта впереди и до самых гор, что за спиной.
– Так, – голосом пустым, словно глиняная корчага без воды, проговорил Ксарбирус, утирая внезапно проступивший пот. – Вот, значит, оно как теперь?
– Вы удивлены, мэтр? – Тёрн опустился на одно колено, что-то шепча, – сидха подумала, что, наверное, тоже возносит Поминальное Слово, как и в тот раз, когда она рассказывала о судьбе собственной Ветви.
– Удивлён, – Ксарбирусу хватило честности не строить сейчас всезнайку. – Первый раз такое вижу, друзья мои. Первый раз.
Демон, не скрываясь, плакал, шумно сморкаясь и пытаясь утирать нос чешуйчатой ладонью; Стайни оцепенела, губы её беззвучно шевелились, антрацитовые глаза замерли, словно прикованные к страшному зрелищу.
– Сколько же здесь гнойников… – бормотал алхимик, хватаясь за стило и восковую дощечку. – Два десятка? Нет, три… надо все сосчитать, нанести на план…
– Сорок три, – бесцветным голосом сообщил Тёрн. – Можете не трудиться, уважаемый доктор.
– Такие концентрации не наблюдались нигде и никогда!
– Гниль наступает, доктор. А вы мне рассказывали о естественных причинах…
– Бывает, что естественные причины оказываются куда разрушительнее всех, порождённых волей разумных, – отпёрся Ксарбирус, но как-то не слишком уверенно.
Тёрн решительно поднялся с колена, вскинул посох, словно готовясь к поединку, – и шагнул за незримую черту, вокруг его ступней взвились бледно-желтоватые струйки. Усаженные шипами кулаки сжались, отполированное дерево с шипением разрезало пропитанный едко-кислым запахом воздух, и спутники дхусса попятились – их словно толкнула в грудь невидимая ладонь.
Сидха заметила, как сузились глаза Ксарбируса.
Тяжкий скрип, ещё один, другой – брёвна подгрызенных, осевших домов медленно отрывались от земли, трещали, ломались, сбиваясь в огромную, плавающую над поверхностью груду, чудовищное гнездо исполинской птицы. С брёвен текли вниз желтоватые струйки – словно высушенный до хруста почти невесомый песок.
