– Эй! – услышал Хопер встревоженный голос Вегена и почувствовал прикосновение. – Ты жив или как? Окаменел, что ли?
– Это ж книжник, – раздался как будто в отдалении голос Эйка. – Наверное, книжку какую-то вспомнил. Я вот, когда учился читать, так же каменел, когда свиток развертывал. Причем – любой свиток. Наверное, и сейчас окаменею. Хорошо, что у меня свитка нет.
– Да ладно, – крякнул Веген. – Ты его глаза видел? У меня мать когда от поганой болезни помирала, такие же глаза были. Так и упала замертво. От боли. А я стоял рядом, смотрел на нее, губы грыз и сделать ничего не мог. Сам бы упился на ее месте, все легче, а она не переносила это дело.
– Может, его водой облить? – поинтересовался Мушом.
– Не нужно меня водой, – с трудом пошевелился Хопер и медленно поднялся на ноги. – Обманула тебя бабка, Веген. Бросила наговор, отвела глаза и пошла себе к воротам. Только ты уж не пытайся ее высечь. Себе дороже выйдет. О чем она тебе снилась?
– Как это «о чем»? – не понял Веген. – Ты не подумай плохого, я, конечно, сны разные смотрю. Разное случается в снах, я, вроде, бессемейный, так что какие хочу, такие сны и смотрю. Но с бабкой этой – ни-ни. Просто, подошла, как будто вот на этом самом месте, за плечи меня взяла и сказала: «Помучиться тебе придется, Веген, но недолго. Из плоти в плоть, дорогой, из плоти в плоть». Хотел я ей сказать, какой я тебе «дорогой», старушка, да только проснулся. Так и не сказал.
– Показывай, – сказал Хопер.
– Что показывать? – не понял Веген. – Это же сон был.
– Сон не сон, а глаза у тебя не светлее моих, – заметил Хопер. – Что болит? Рана, зараза какая, опухоль, еще что? Показывай. Сразу после того сна прихватило? Или чуть позже?
– Да тем же вечером, – сплюнул Веген и стал распускать котто. – Ну мало ли… У моей матери такая же дрянь на горле вскочила. Это дело такое…
– Замолчи, Веген, – прошептал Хопер.
– Мать моя, – прошептал Мушом.
– Плохие тебе сны снятся, Веген, – протянул Эйк.
– Да что там? – испугался Веген. – Ведьма она, эта Чила. Вот видят боги, ведьма!
– Не кричи, – приказал Хопер, подошел ближе и прикоснулся к широкой, помеченной множеством старых шрамов, груди Вегена. Основа эйконского узора была вычерчена на ней. Треугольник, вписанный в круг. Верхний угол на полпути между гортанью и чревным сплетением, два нижних справа и слева от него. И тот, что был под сердцем, исходил гноем и выдавался покрасневшей шишкой.
– Ты не раздевался в этом своем сне, случаем, Веген? – поинтересовался Мушом.
– Нет, приятель! – замотал головой Веген. – Да чтоб мне сдохнуть, если я вру!
– Раздеваться тут совсем не обязательно, – задумался Хопер. – Это ожог, а сильный колдун может его устроить и пальцем через гарнаш. А вот опухоль… Да не дергайся ты, я лишь потрогал. Я ведь все-таки лекарь. А ну-ка, Эйк. Плесни-ка своего пойла в две чашки. Да не жалей. И одну дай Вегену, а другую мне.
– Вы чего же? – не понял Эйк. – Пить собираетесь? А мы? Так может, вчетвером и опрокинем?
– Вегену дай, – мотнул подбородком Хопер, и в тот самый миг, когда Веген поднес к глотке объемистую чашу с огненным пойлом, мгновенно опустил во вторую чашу короткий нож, полоснул им по рыжей груди стражника и почти сразу же плеснул в нее оставшееся пойло.
– Да что же ты поганец делаешь! – взревел Веген, отбрасывая чашу и хватаясь за меч.
– Лечу, – пожал плечами Хопер.
– Как это? – не понял Веген и принялся ощупывать собственную грудь, на которой исчезли и круг, и треугольник, а вместо страшной опухоли красовалась небольшая ссадина.
– Ядреный корень, – присвистнул Эйк. – Да ты, Хопер, считай, на моих глазах вторую ратушу обрушил. Вот если бы ты больные зубы так удалял, озолотился бы!
– Мать моя, – расплылся в улыбке Веген. – Ты ж… благодетель! Я уж собирался помирать! Что я тебе должен?
– Ничего, – ответил Хопер, сжимая в кулаке обычный, размером с лесной орех, камень.
Энсы напали на отряд, когда уже городской холм и стены Урсуса появились из-за деревьев. Полдюжины воинов в белых масках вышли из-за арки акведука и двинулись на четверку. Заскрипела, обрушиваясь, вековая ель за спиной крохотного отряда.
