– Возьмешь нас с собой до Опакума? – спросил Ло Фенг. – Кенди! Позови сюда Фаре и Эфа. Пусть ведут лошадей с носилками. Да и с Моркетом хотелось бы попрощаться. Все-таки, он сделал свою работу.
– Хотел и сам предложить вам стать моими спутниками, – расплылся в улыбке Шэк. – Такие воины на дороге не валяются. А уж девки – так вообще огонь! Сколько вас? Я вижу семерых, у топи еще двое, не считая проводника, и кто-то на носилках? Дорога была не слишком легкой?
– Да, – кивнул Ло Фенг. – Не все добрались до Берканы в здравии. А некоторые и вовсе остались в земле.
– Все сюда! – закричала из-за зарослей Кенди. – Быстрее!
Лошади стояли в кустах, прихваченные за уздцы к ветвям. Амма, все такая же бледная, лежала на носилках тенью самой себя. Эф и Фаре были мертвы, хотя руки и ноги обоих еще подрагивали. Фаре успела выдернуть из ножен меч, но и она, и ее сын были вскрыты чудовищным клинком от гортани до паха, словно попали на стол к мяснику.
– Оркан… – только и смогла вымолвить Рит, снимая с плеча лук. – Как же так…
– И где же проводник? – поморщился Шэк.
Ло Фенг, сравнявшийся бледностью с Аммой, окидывал взглядом пространство топи. Рит, натянув тетиву лука до скулы, скрипела зубами.
– Нет, – стуча зубами, прошептала Кенди. – Он не убегал никуда. Он дождался, когда я появлюсь. И сделал все это двумя взмахами. Словно траву косил. И исчез.
– Исчез? – не поняла Шаннет.
– Растворился в воздухе, – внезапно заплакала от бессилия Кенди. – Как туман. С усмешкой. Моркет, раздери его демон!
– Он сам почти демон, – раздался глухой голос.
Худая, бледная Амма сидела на носилках и словно пыталась оборвать дрожащими руками пронизывающие ее губы корни:
– Это был Дорпхал. И это страшнее Адны, Ло Фенг. Куда страшнее.
– Кто такой Дорпхал? – спросил Шэк.
– Жнец, – ответила Амма.
Глава двадцать четвертая. Смерть
«Неизбежность согревает
сердце обреченного…».
Пророк Ананаэл
Каменный завет
Они все делали молча. Постарались придать телу Макта сходство с ним самим. Сминая расползающуюся под пальцами плоть, поправили на нем одежду. Затем обложили его жгучей травой, чтобы запах тления не раздирал глотку. Запеленали останки в два одеяла, прокладывая для прочности еловыми ветвями, перетянули их бечевой и завернули в парусину. Мабок пробормотал какое-то заклинание, приговаривая, что «от этого будет больше толку, чем от вашей травы». Затем Торн отстранил Гледу, поднял Макта на руки и положил его на свою лошадь. Порыв ветра разрисовал гладь озера морщинами, овеял лицо Гледы, и она поняла, что плачет.
Потом пошел дождь. Капли зашуршали на ветвях, захлюпали на воде, зазвенели на камнях. Гледа обернулась. Хода и Соп сбрасывали трупы геллов в воду. В той же самой воде на менгире стоял Вай и раскачивался, перебирая четки. Но не пел. Падаган ходил от лошади к лошади и поправлял снаряжение. Хельм разбирал на расстеленном под дождем мешке стриксы, монеты, какое-то оружие, добытое у геллов. Мабок о чем-то разговаривал с Бретом.
– Иди сюда.
Скур, сломанная рука которого уже была плотно перетянута полосами сукна, коснулся плеча Гледы:
– У тебя глубокий ожог возле ключицы и порез на другой руке. Нужно обработать, иначе раны могут воспалиться. Уж прости, но нет ни одной женщины, чтобы поручить ей это. Впрочем, ты можешь сделать это сама. Я буду помогать одной рукой, закрыв глаза. Вот ткань для повязок. Вот снадобье.
Гледа смотрела на колдуна, который под дождем напоминал брошенного хозяином, выставленного за ворота мокрого израненного пса, и не понимала ни слова. Какая ткань? Какое снадобье? Зачем нужна женщина? Скур стоял молча, замерев с протянутой рукой, в которой были зажаты скомканная тряпка и холщевый маслянистый мешочек. Капли дождя стекали по лицу колдуна. Гледа распустила завязи на котто, сбросила одеяние на траву, распахнула рубаху. Холодные капли побежали по обнаженной груди и как будто принесли облегчение. Скур словно окаменел с протянутой рукой и стоял недвижимо до тех пор, пока Гледа не обработала раны и не перетянула их ловко тканью, управляясь свободной рукой и зубами. Затем стала натягивать отсыревшую одежду:
