– Великая ценность, – заметил Скур. – Но у тебя на руке, Гледа, ценность не меньшая.
Она подняла руку с четками, и браслет, собранный из обычных камней, сполз с ее запястья под рукав.
– Откуда ты знаешь? – удивилась Гледа.
– Я не знаю, – пожал плечами Скур. – Я чувствую. Или ты не заметила, как розовело лицо твоего брата, когда ты суетилась над ним? Думаешь, из-за моих мазей? Если только на десятую часть. Твой браслет и твоя любовь все сделали.
«Твой браслет и твоя любовь все сделали» – разнеслось в наступившей тишине эхом.
– Я ничего не помню про хозяйку этого браслета! – с сожалением произнесла Гледа.
– Мы расстались с нею у двойного менгира, – напомнил Соп. – Чилой ее зовут. А ты была с Ундой. Так ведь? Или я опять все перепутал?
– Не знаю, с кем я была, – нахмурилась Гледа. – Мне все время кажется, что я несколько дней была рядом с кем-то близким. Может быть, еще вспомню. Тогда возьми, Макт, этот кулон. Он дорого обошелся нашему отцу.
– Не дороже жизни, – покачал головой Торн.
– А у меня нет никакого подарка, – прошептал Брет. – Но я добуду что-нибудь. Это ведь война?
– И у меня нет, – поскреб затылок Соп.
– А у меня только помилование для твоего отца и всех нас, – развел руками Хода. – Конечно, если оно пригодится. Надо бы еще добраться до Опакума.
– Доберемся, – поднялся на ноги Торн. – Выходим немедленно. Уже полдень, надо найти место для стоянки. Пойдем через лес. В его глубинах нет разбойников.
– Девки, – напомнил Хельм. – Андра и Фошта. У них хорошие самострелы.
– Я помню об этом, – кивнул Торн. – Сейчас главное – выбраться из этого ущелья и уйти с края леса в его глубь. А там уж как-нибудь справимся. Ощупайте свои загривки, что там у кого? Есть чуть-чуть стриксов если что…
– Я всех осмотрела, – ответила Гледа. – Пока терпимо.
– Они будут ждать на выходе из ущелья, – подал голос Соп. – Я бы на их месте ждал. Разве только что-то помешает им…
– Я буду рад, если им ничто не помешает! – процедил сквозь стиснутые зубы Бред. – Только сначала давайте похороним Друкета. Только его.
– Могила уже готова, – отозвался Хельм. – Это нас не задержит. Ты что, Скур?
Йеранец замер, выглядывая что-то на севере, потом повернулся к Торну:
– Я, конечно, никакой не колдун, так… по нужде если только. Вот мать у меня была ловка. А уж бабка, говорят, так и вовсе могла щелчком пальца человека с ног сбить. Это в роду. Там, на севере, все плохо. Не так чтобы, совсем плохо, но нехорошо. Внизу, в долине, в лесу. Какая-то вязкая магия, как липкая паутина.
– Да, – кивнула Гледа, – накатывает что-то с той стороны.
– И что же ты предлагаешь? – процедил сквозь стиснутые зубы Торн. – Оставаться здесь?
– Ну уж нет, – поежился Скур. – Я предлагаю отгородиться, ну, если совсем невмоготу станет. Да ты не хмурься, верное дело. Я на рынке в Йеране так отгораживался, когда храмовники выходили проверять торговцев снадобьями. Маленький отворот с кровью, и все дела. Нас, правда, немало… Сколько? Десять человек, но зато и свежих трупов полно. Крови, в смысле. Вот. И еще веревка нужна, длинная. Потому что мы с лошадьми.
– А если кусками? – подал голос Падаганг, встряхивая мешок, который он успел чем-то набить.
– Пойдет, – закивал Скур. – Все равно вязать.
Друкет был прав. Для того, чтобы возвращаться из леса к Белой башне или уходить от нее в лес, следовало быть если не людоедом, то законченным мерзавцем без человеческого нутра, потому как именно человеческое нутро и поддавалось чудной магии. Только на широкой тропе, нахоженной людоедами в сторону леса, на тропе, на которой не грозило падение в бездонную пропасть, Гледа поняла, что не рассудок, не тело, не одежда являются источником тяжести, которая силится сбросить ее с лошади и распластать на каменистой тропе, а ее нутро. Из него, из сочувствия к отцу и брату, из благодарности к Ходе, признательности к остальным спутникам и вырастала страшная тяжесть, от которой темнело в глазах.
«Тяжело быть человеком», – успела подумать Гледа прежде чем ее придавило так, что потемнело в глазах, и она уже не увидела серые скалы у выхода из ущелья, за которыми стеной вставал лес, но лишь услышала сначала мерный топот как будто тысяч ног, а вслед за тем и сдавленный голос Скура:
