Все опустили головы, даже я, хоть я только с дядей Гошей поговорил, когда он мне учебники из геологического за первый курс принес…
— Вот видите, а потом будете злиться, что кто-то не попадет в институт… Но разве вы приложили максимум сил, разве вы поборолись за себя? У вас нет мировоззрения, вы не знаете историю той науки, которой себя хотите посвятить…
Тут Чагова подняла руку.
— Можно? Хорошо бы давать каждому человеку попробовать на зубок будущую работу…
Даже Оса растерялась.
— А как?
— Вот если бы будущий учитель пошел на год уборщицей в детский сад, или ясли, или школу, а будущий врач — санитаром. И чтоб справку подписывало не начальство, а сами больные или родители детей. А потом, чтоб принимали в эти институты не по экзаменам, а по справкам…
— А, всегда найдутся лазейки, фефела… — скривил губы Ланщиков.
— И потом могут попасть в институт добрые люди, но малоспособные… — даже Чернышева оживилась.
— Ну и пусть. В этих профессиях доброта важнее талантов.
— А науку кто будет двигать?
— Найдутся и человечные таланты, а балласт отсеется, который только себя любит…
— А я хотела бы стать продавцом игрушек для маленьких… — сказала Комова.
— А что лучше, — спросила Ветрова, — когда у человека призвание к чему-то одному или ко многому?
— Талант не бывает одноцветным, — сказала Оса… — То, что сегодня называют «хобби», — это неиспользованные способности человека, заложенные в него от рождения…
— Чем же отличается талант от неталанта? — спросила Зойка Примак.
— Трудностями, — выдал Сашка Пушкин. — Больше препятствий — больше силы волн. Демосфен был косноязычным, а Джесси Оуэн болела полиомиелитом…
Его не все поняли, и Антошка пояснила:
— Ну человек стал оратором, несмотря на физический дефект, а она чемпионкой по бегу. Жалко только, что талант бывает чаще, чем воля…
Оса переводила взгляд с одного на другого. Она достигла главного, мы начали спорить, а это она любила больше всего на свете.
Я вспомнил, как Эмилия Игнатьевна всех людей мерила своей математикой. Однажды она сказала Митьке:
— Да, ты не фонтан. Кто не фонтан, так это ты, но куда ты денешься сегодня без математики. Надел брюки и думаешь, что уже мужчина? Это в XIX веке можно было проскочить в мужчины без математики, а теперь только грузчиком устроишься, да и то выгонят за неграмотность, разве что по блату возьмут…
Кирюша, наоборот, отшучивалась.
— И зачем вам, ребятки, дальше учиться? Часовщиками, портными, парикмахерами куда больше заработаете, чем я после пятнадцати лет учебы…
Она даже на доске нарисовала диаграмму заработков — своих и людей из сферы обслуживания…
Оса отговаривала заниматься литературой Рябцеву, которая нацелилась на филологический.
— Скучно тебе там покажется, нервов тратить надо много, мальчиков почти нет и заработки жиденькие…
Потом, правда, она сказала, когда Варька возмутилась ее словами:
— Не хочу зазывать в литературу эгоистов и дураков, их и так хватает, различных дочек и сынков. Пусть пойдет такой, кого ничто не отпугнет…
Кончилось тем, что Оса предложила устроить экскурсию в одну клинику, где ее муж работает в реанимации, для будущих медиков, в количестве пяти человек.
Я не пошел и жалею, хотя мне медицина до лампочки, но наши в восторге. Варька решила идти туда санитаркой сразу после школы, Антошка плавала в благолепии, точно муха в меду, даже Лисицын, которого они взяли для компании, как «мужское начало», хмыкал и говорил: клевое дело, есть над чем мозге шевелиться…
А потом Кирюша посадила меня в учительской составлять ей ведомость успеваемости по третьей четверти. Нинон-Махно привела Бороздкина, пятиклассника. Оказывается, этот простой советский гений, чтоб в дневнике были не видны двойки, натер страницы его воском. Никто ничего вписать не мог. Блеск! А сам — одни веснушки, большущие руки, ноги. И веселый. Его ругали, а он голову опустил, еле от смеха сдерживается. И все с трудом серьезными оставались, Эмилия Игнатьевна сказала:
— Подающий надежды ребенок! Если он еще и по математике успевает…
— Успевает, когда хочет… — буркнула Нинон-Махно, и тут в учительскую вошла Оса с большущим букетом черемухи.
