Шутка была встречена положительно.
— Весть свыше. Но это вторая весть. Первой была информация о приезде в наш город очень делового человека с очень красивой женой.
Я перевел Мальвине слова падре. Она кокетливо улыбнулась.
— Разрешите нам заходить к вам в собор, — попросил я.
— Конечно. Вы можете это делать всегда. Церкви много ближе неверующий, не совершающий предосудительных деяний, чем прихожанин, погрязший в грехах. Кроме того, может наступить такой день, когда вам захочется узнать больше о делах церкви.
«И пожертвовать ей что-либо», — продолжил я про себя и задал, наконец, обязательный вопрос, ответ на который должен быть длинным, но после которого можно уходить.
— Когда построен собор?
Собор действительно оказался старинным и рассказ о нем занял почти час.
Через месяц с нами уже здоровались на улицах и на набережной, излюбленном месте прогулок состоятельной публики, особенно по вечерам, когда спадала жара. Торговцы на рынке, продавцы в магазинах уже знали, чему мы отдаем предпочтение. Пару раз мы посетили лучшие рестораны города. Раньше бразильская кухня мне представлялась острой, однако все, что мы пробовали, отлично согласовывалось с умеренным пристрастием к специям среднестатистического европейца.
Разбирались мы помаленьку и с бразильскими фруктами.
Конечно, бананы, бананы, бананы…
Мы покупали бананы разных цветов: желтые, красные, зеленые, шоколадно-коричневые. Только в Бразилии растут оранжевые бананы. Я предпочитал зеленые, они не очень сладкие и немножко терпкие. Не любил шоколадно-коричневые. Берешь такой в руки, думаешь, ну уж он-то сладкий. Ан нет. Сплошной обман. Мальвина, та наоборот любила шоколадные. Она вообще неравнодушна к шоколаду.
И папайи. Первое, к чему мы по-настоящему пристрастились в Бразилии, были папайи. Мы научились отличать папайи, вытянутые, темно-желтого цвета плоды размером с дыню, и мамайи, круглые, более светлые и более сладкие.
Попробовали асеролу, по цвету и форме напоминающую помидор, но с ни с чем не сравнимым вкусом, кажу, похожий на сладкий перец, сочный купуаку. А еще была оранжевая купуаку, гуайява, зеленая снаружи и нежно-розовая внутри, гравиола — колючий зеленый плод, по форме напоминающий сердце, фрукт с забавным названием женипапо. Всех не перечтешь.
Правила приличия требовали, чтобы я организовал прием у себя дома. Но я не торопился. Я хотел, чтобы кто-то первым пригласил меня. Со мной охотно беседовали в общественных местах, приглашали на чашку кофе в бар, Марину водили по салонам, но в гости никто не звал.
О России местные газеты писали редко. Мальвина слушала американское радио по-английски, ее ужасно злило, что радио из Вашингтона основное время уделяло процессу родственника Кеннеди, а специалисты и просто обыватели обсуждали, изнасиловал ли он или нет какую-то неприглядного вида девицу в Палм Биче. Местная пресса посмеивалась, ехидничала, но уделяла процессу намного больше места, чем событиям в Москве. 12 октября появилось сообщение о роспуске КГБ.
В конце месяца нам прислали счета за воду, газ и электричество. Глубокое внедрение шло своим чередом.
Оставалось только завести «друга». Без этого нельзя. Новый человек в городе обязательно должен иметь кого-то, кто мог бы поручиться за него в клубе, в страховой компании, чей адрес он мог бы давать, заполняя разного рода бумаги «в случае необходимости сообщить…».
Однажды мы забрели в городской музей.
Мы ожидали увидеть местные поделки, чучела рыб, прослушать длинные рассказы о породах деревьев — это бывает в местных музеях всех стран, но здесь все было иначе.
Встретил нас мужчина в элегантном костюме, в очках и с трубкой. Он походил больше на писателя.
— Доктор Роберту Марронту, — представился он по-французски. — Я очень рад, что вы нашли время нас посетить. Думаю, вам будет интересно.
Больше половины музея занимала экспозиция, посвященная приезду в этот город португальского короля в начале девятнадцатого века. Нам показали огромные кровати с шелковыми простынями и кружевными подушками, стол, за которым проходили приемы, и, конечно, массивные приборы, по словам директора, из чистого серебра.
