Сейчас, в темноте, Джоан ориентировалась только по светофорам на перекрестках.
Влажный воздух вливался в кабину через боковое окно, фары встречных машин не слепили глаза — их свет был направлен в левую сторону. Не слепили и фары идущего следом лимузина. Они оставили позади низины, поросшие густой травой и тростником, болотистые джунгли с пальмами, песчаные лагуны. Теперь их встречали жилые районы — одноэтажные домишки с плоскими крышами, с огражденными проволочной сеткой верандами. Улицы группировались в правильные геометрические квадраты, которые тянулись параллельно Кортес-роуд, обрываясь у береговой песчаной полосы.
Они достигли середины улицы. Витрины магазинов, световые щиты рекламы стали невыносимо яркими, отели по обе стороны казались устремленными в небо высокими лестницами.
Джоан ехала, как всегда, быстро, по левому крайнему полотну, легко обгоняя другие автомобили. Ей казалось, что она пришпоривает мустанга, бешено мчащегося вперед, — мустанга, которого только Состр мог бы обуздать, заставить остановиться, а не Состр — унеслась бы куда глаза глядят…
Лимузин не отставал, но и не приближался.
Джоан включила левый сигнал поворота и свернула к зеленому газону, за которым возвышалось длинное высокое здание «Келгринс-дилижанса». Стоянка, разместившаяся под редкими пальмами, была полна машин. Сдерживая нетерпение, Джоан медленно объехала стоянку и наконец нашла свободное место.
Она не видела машины Пегги, но знала, что она здесь. Точно так же она знала, что лимузин все же выследил ее и после минутного замешательства протискивается следом за ней на стоянку.
— Бренди?
Джоан резко обернулась. Ей казалось, теплое дыхание летчика опалило ей лицо, плечи, грудь, талию — все ее тело.
— Иди-ка ты!.. — прошипела она.
Белое лицо, мужественное и нежное одновременно, было ярко освещено искусственным светом. Лучистые глаза внимательно смотрели на нее.
— Иду! — сказал он невозмутимо.
Глядя на его губы, Джоан вдруг почувствовала, как ее охватывает сладостная истома. Злясь на себя, она с треском захлопнула дверцу машины и крикнула в бешенстве:
— Проваливай!
3
Все так же невозмутимо Лоренс прошествовал через зал ожидания — в серых брюках и рубашке, в лихо заломленной фуражке, украшенный револьвером, наручниками, свистком, шерифским значком — само олицетворение власти и порядка.
Гордон выглянул из-за стойки.
— Состр, ты здесь? — окликнул он.
Состр настороженно качнулся, как делал, когда, желая обмануть противника, играл, не отнимая ног от земли, — только левая рука отбивала и ловила мячи, а колени, плечи, глаза — все в нем было движение, порыв, каждую секунду готовые стать резким броском…
— Сейчас же уходи! — сказал ему Гордон. — Немедленно, слышишь?
Состр, не отвечая, оглядел пустой зал ожидания, пустую стоянку, пустые взлетные полосы…
В чем дело? Что с Гордоном?
Ведь он сам попросил его убрать большой зал, хотя это и не входило в его обязанности. Он сделал это ради Гордона.
Но почему надо скорее уходить?
В его отношениях с белыми всегда наступал момент, когда надо было подчиняться, ни о чем не спрашивая. Он и не спрашивал ни о чем, только, оцепенев, стискивал зубы.
Он давно был знаком с Гордоном, который помог ему устроиться на эту дополнительную ночную работу, и они неплохо ладили до сих пор. Почему же сейчас Гордон рассердился?
Тишину автостоянки, залитую желтым светом, нарушил вой одного за другим подкативших автомобилей. Один, два, три… Прислушиваясь, повернув круглое лицо с падающими на уши длинными волосами, Гордон нервно крикнул:
— Сюда! Быстро!
Состра будто ударили — он даже почувствовал, что ему не хватает воздуха.
— Быстро!
Состр схватил щетку, ведро, бидон с керосином. Фары, осветив вход, погасли. Дверь распахнулась, послышались быстрые шаги, возбужденные голоса.
— Сюда! — повторил Гордон совсем тихо, но в голосе его звучали непривычно резкие нотки.
Не раздумывая, вжав голову в плечи, Состр скользнул к двери за стойкой. Его вдруг охватил азарт — точно такой лее, как в игре, когда неожиданно для зрителей, вынырнув из массы тел, делаешь высокий прыжок, настигаешь мяч и вталкиваешь его в корзину противника.
