— Это ты что ли рысак?
— Ну, ты у нас на корову тоже не слишком похож. Сам! Ты сам участвовал в создании нашей системы прямого народовластия, а сейчас хочешь притвориться Дон Кихотом.
Я представил себя в рыцарских латах и на белом коне. Я промолчал.
— Чудненько. Тогда давай думать о том, как нам получить выход к потребителю, раскрутиться, собрать фэнов, рекламные заказы и всякое такое.
— Предлагаю название «Оппозиция».
— В нем нет посыла к действию, нет загадочности.
— «Импичмент-Шоу».
— Как-то не по-российски звучит. Мы ж-таки россияне или нет? Пусть будет «Тень».
— Как?
— «Тень»… Мы, типа народ, тенью следим за вами.
— За кем? — к своему стыду, я не сразу понял, что Эдик имел ввиду.
— За всеми, кто победил. Мы делаем шоу для проигравших, для looserов, которые внимательно следят за теми кто победил. Мы черно-серые Бэтмэны, скромные Супермэны, черепашки-ниндзя из канализации. Мы защищаем сирых и убогих, которые голосовали-голосовали, но не выголосовали своих любимчиков. Они обижены, они расстроены, они знают тех, кто им нужен. Нам даже вкладываться не придется. Берем озвездившихся looserов и помещаем их в иные условия. Они будут делать все тоже самое, что и победители только с другими песнями. Президент поет «Таганка», а наш телемудак сбацает для тех, кто недоволен президентским хитом «Страсти по Матфею». Президенту нравятся блондинки, а теневику жгучие брюнетки. Первыми мы не будем, но вот вторыми станем точно. Это место уже создано и, слава Богу, не нами, остается его занять. Свято место, как говориться…
Мне очень хотелось быть number ONE:
— По-другому никак?
— По-другому без меня. По-другому на страницах книг по гражданским правам, в кино о справедливости и где-нибудь в Страсбургском суде. Со мной только так. Либо мы будем отличаться, либо сдохнем.
I’m number TWO. Постоянно. Даже делая свой первый фильм.
Тогда в Италии, на съемках всем распоряжался Шура. Я еще пытался сопротивляться, но стоило на площадке появиться моей будущей жене, воля и амбиции творца быстро уносились свежим бризом. Лена выступала в роли сурового заказчика, а я в образе влюбленного дурака. Я делал фильм для будущего тестя.
Вино, жара, море. Вино было терпким, радостным, беззаботным. Таким же, как пьяцо с важными итальянскими пенсионерами и безработными, которые сидели в кофейнях и рассуждали о мироздании, о взрыве сверхновой, о кварках… На самом деле они болтали о футболе и о семейных проблемах какого-то Джузеппе. Говорили, что оный Джузи, работая экскурсоводом, встретил умопомрачительную туристку из непонятно откуда и от любви собирался броситься с самой высокой городской башни.
Я смотрел на средневековые небоскребы — памятники семейным амбициям. Я слушал неспешный спор аборигенов о том, какая из них древнее и выше.
Башни стояли очень близко друг к другу. Какой-нибудь местный Капулетти залезал на самый верх и кричал соседу:
— Эй-ге-ге-гей-гей-гей!
— Сам ты гей-гей-гей-ей-ей! — отвечал местный Монтекки и между ними начиналась кровавая междоусобица.
Лена, слушая мою отсебятину мило улыбалась и заявляла, что на глупости нет денег. Наш фильм был о временах, когда мелочные распри были забыты. Какая разница, гей ты или натурал, если на твой образ жизни и мысли покусились турецкие пираты. Они врывались в провинциально-тихий городок, грабили монастырь, насиловали прямо на алтаре не разбираясь кто Капулетти, кто Монтекки. Никакой цензуры, никаких символов, все прямым текстом. Итальянцы должны были пожалеть, что Стамбул стал одним из европейских городов.
— Это неправда! — возмущался местный профессор истории. — Это… Это…
Я хлопал его по плечу и говорил, что его консультация была по-настоящему неоценима. Фильм получился жаркий, терпкий и убедительный. Такой же, как вино.
Почему-то тогда я совсем не переживал, что был вторым.
— Слышь, чувак! Ты за кого голосовал в последнем Шоу?
— Ну-у-у… — Чуваку было лет десять — одиннадцать. В биологическом смысле он был ребенком. — Это… Как бы…
— Ты работать начал?
— Да. На образование собираю. Это… Я социально взрослый.
— А голосовать ходил?
— Ну это… Я с парнями чатился и там реклама была…Типа. Голосуй и занимайся сексом… или голосовать — это сексуально…
