— А я знаю, зачем вы пришли, — сообщил телемэтр и не продолжил.
Он неотрываясь смотрел на экраны. На сцене перед Казанским собором скакало четверо человек. Группа «Динамит-5». Двое мужчин и две женщины. На черных паранджах женщин было написано белой краской «На Хуй Бритни!». У мужчин на черных майках «Нет Войне!». Они зажигательно пели на смеси арабского и русского или русского и арабского. Бессмыслица.
— Ты такой предсказуемый.
— Мне это уже говорили.
— Иванов?
— Угу.
— Приятный парень.
— Похож на убийцу с гарвардским дипломом.
— Что-то есть. — Гурам глубокомысленно покивал головой. — Серийный.
— Маньяк.
Татьяна не выдержав, прервала наш обмен впечатлениями:
— Гурам, короче. Ты нас проводишь в Манеж на тусовку, а мы тебя благодарим.
Дядя Гурам вздохнул, продолжая наблюдать, за тем, как мальчики из группы «Динамит-5» изо всех сил пытались показать, что настоящий динамит у них в штанах. На самом деле динамит был у них в головах, а в штанах бикфордов шнур.
— Не понимаю, почему именно пять, — спросил я, чтобы не молчать. — Их же четыре.
— Это пятый состав.
— Так ты нам поможешь? — насела Татьяна. Она никогда никому не делала скидок на возраст и чины. — Да или нет?
— Как я понимаю, вы туда не скандалить идете. Поэтому, когда у вас начнется новый проект, вы меня заберете к себе. Надоело мне памятники ставить, а на пенсию еще рано.
— Заметано.
В моем положении торговаться и спорить бесполезно. Приглашение у нас было, но как пройти, если ты не человек, а «тело похожее на…». В моем положении надо хвататься за любую соломинку.
Гурам провожал нас лично. Вел через Кремль. Желтые стены и черные пушки, зеленые мундиры и кивера преображенцев, голуби и туристы на газонах. После того как Кремль стали ежегодно пеленать в многокилометровые простыни, — Modern Art — его уже не воспринимаешь как нечто неприкосновенно-святое. Что-то сломалось, развеялось, исчезло. Кремль стал ближе, понятнее. Туристы на газонах опять же. Раньше такого не было.
— И вода была мокрее, и небо голубее, — подтвердила Татьяна.
— Танечка, лучше посмотрите какая благодать, — предложил Гурам, неодобрительно качая головой.
Мы были гуляюще медлительны и никуда не торопились. Психологи утверждают, что пешие прогулки здорово помогают от стресса. Не знаю как другим, мне помогают.
— Говорят, было в свое время предложение устроить «Кремль-шоу».
— Кто говорит? — поинтересовалась Татьяна.
— Люди, — объяснил Гурам. — Суть шоу в том, чтобы в реальном времени показать систему подготовки и прохождения законов, указов, согласований и всякой другой белиберды. Ты только представь, что они стали бы показывать и какие указы понапринимали бы для подъема рейтинга шоу.
— И чем все кончилось?
— Решили повременить. Приучать народ к открытости и доступности власти надо медленно и осторожно. Воспитывать народ надо. Кремль в белые полотнища завертывать, на газонах валяться разрешать. Положили под сукно, словом, а вместо него сделали «Президент-шоу».
— Весело. — Я сделал вид, что впервые услышал эту историю.
— Это я к тому, что все течет и меняется. А то, что весело… Это даже хорошо. Печалится послезавтра будем.
В подсобке, где нас спрятали, были повсюду разбросаны разноцветные ведра, за блестящими корпусами машин-уборщиков скрывались сваленные в углу допотопные швабры. Пахло человеческой сыростью и химической блевотиной. Танька брызгала дорогущим парфюмом, но он быстро улетучивался в воющую дырку вентиляции. Те несколько минут, на которые в воздухе задерживалась смесь противоречивых запахов, напоминали о парижском подвале.
Старый дом в старом городе. Прогнившие трубы лопались где-то за тонкой стеной и вонь древности наполняла мою каморку. Сверху прибегала озабоченная консьержка, но не шла дальше моей комнаты. Она прислушивалась к застенным шумам, вздыхала по поводу скряги хозяина и просила, что бы я прибрал вещи и не появлялся там пока будут ремонтировать. В подвале я жил нелегально и очень дешево. Большую часть моей квартплаты составляли занятия с дочкой консьержки. Я учил ее английскому языку. А по субботам, утром, пока ее мать ходила на рынок, она спускалась ко мне и мы занимались любовью. Шумели трубы, но она все равно давила стоны, боясь что ее услышат наверху. Потом она одевалась и бежала в школу на дополнительные занятия по рисованию. На простынях оставался ее запах.
