— Тань, слушай. Нам все равно заняться нечем. Давай пока время есть…
— И не мечтай.
— Ну, как хочешь.
Человек из службы безопасности принес вечерние наряды и поесть. Его оловянные глаза посмотрели на баночные этикетки шампуни, на машины-поломойки, на швабры, на вентиляционную трубу, на нас. Он ничего не сказал. Положил пакеты на пол, погасил свет и ушел.
Татьяна есть отказалась. Ее не устроило фаст-фудовское содержимое пакета с едой. Она прыскала духами, колдовала над блокнотом, повторяя биографии нужных нам VIPов и звонила, звонила, звонила. Мне было все равно, я ел и баловался.
«Дума-Шоу» почтила Шуру вставанием.
Переключил.
В прямом эфире заседание чрезвычайной государственной комиссии по организации похорон Василия Чап…
Переключил.
Отбеливатель для зубов…
Переключил.
…застекольщики решили надеть на правую руку черные повязки в память…
Переключил.
Родное Шоу. Застекольщик Максим сидит в зале и смотрит порнуху домена ХХХ.
Переключил…
Гримировались впопыхах. Стилист из бригады Гурама ворчала по поводу слишком деловых причесок, недостатка времени и плохого освещения. Она мазала мне лицо, маскируя подвальную помятость и ненужную человечность. Общая цель — гармоничное сочетание женского и мужского начала у кавалера и его дамы.
Без долгой практики я совсем разучился носить смокинг, но Татьяна сказала, что со стороны этого не видно. Я волновался и хотел чтобы все получилось как надо. Думал, что, как только окажусь среди людей…
Людей там не оказалось. Манеж был набит голоплечими нарядами и типовыми смокингами. Такими же как у Татьяны и у меня. Их было так много, что отдельно взятая гармония инь и янь не просматривалась. Разделившись на пары, сбившись в группы или утратив свои половинки они клубились вокруг фуршетных столов. Классические негры-официанты в классических белых кителях наливали, подавали, предлагали. Фишка вечера — расстегаи.
— Это очень вкусно. Попробуйте, — посоветовала сероглазая блондинка.
У нее на тарелочке лежало нечто микроскопически малое и формально неопределенное. Из-за того, что девушка постоянно вертела головой и стреляла глазами, она не могла сосредоточиться на еде. Ее заинтересованная улыбка предназначалась исключительно мужчинам. Я улыбнулся в ответ и попробовал.
У Бабы Мани пироги получались огромными, в полтарелки, ароматными и рассыпчатыми, только успевай заглатывать. После них русские расстегаи из Манежа казались рафинированными малютками. Я предпочел привычных осетров и дичь.
— И как вам это? — спросил я того, к кому меня подвела Татьяна.
— Ничего.
Я не понял, хорошо это было или плохо и поэтому согласился:
— Вы правы… А ведь мы уже встречались.
— Да? — удивился бородатый смокинг.
— Вы акционер «Дума-шоу», а я Вася Чапаев. Мы виделись на одном из инаугурационных балов.
— И как?
— Нормально. У наших президентов отличный инаугуратор.
Бородач почему-то не засмеялся.
— А как вы?
— Пока в розыске.
— Бывает. Скоро пройдет.
— Надеюсь. Но считаю, что это пройдет только тогда, когда в стране появится настоящий оппозиционный канал. Рынок дозрел до внятной альтернативы. Отсутствие общенациональной дискуссии сокращает нам, то есть вам, доходы. Кремль держит рынок, формулирует свои неправильные вопросы и получает на них правильные ответы. Это искажает рыночную картину и ведет к потере конкурентоспособности.
Бородач поставил тарелку на стол и почмокал губами:
— В целом, есть можно, — решил он и посмотрел на ведущую вечера.
В Манеже царила Nicole. Она ходила по залу, задавая публике вопросы о том, как они относятся к себе и к героическому прошлому России. Ей невнятно отвечали о том, что вообще и в частности «…очень… даже… весьма…», она кивала и плыла дальше. Nicole была одета. Она была в платье из золотой парчи. Цвет сезона — желтый.
С этим категорически была не согласна группа коммуноидов. Они демонстративно нацепили красные банты и громко обсуждали вопрос, где провести свой съезд-фестиваль «Интерпатриот». Дискутировали два традиционных варианта: Лондон или Женева. Большинство склонялось к тихой Женеве, считая, что, несмотря на продвинутый сервис, Британия слишком остров. Эти чудики грезили о всемирной лево-либеральной революции и мысль о действующей оппозиции казалась им утопией. Кстати, ни прием, ни ведущая им тоже не нравились.
