— Итак, продолжим, — заскрипела Сухарь, как только насладилась моим непониманием происходящего. — Государство выставляет «Президент-Шоу» налоговые претензии.
— Они сума сошли, — констатировал я, не повышая голоса. Даже если бы я захотел его повысить, у меня не получилось бы. Здорово мешали улыбка и предчувствия. — А как же договоренность, что нас трясти не будут. Мы еще в самом начале о льготах…
— Они были, — взяв пример со Шнитке, разъяснил ситуацию молодой человек обозначенный гостевым бэйджем как «Иванов». — Теперь льгот нет.
Глубокомысленного ударения или еще более глубокомысленной паузы он не сделал. Уж какая тут глубина! Сплошное мелководье. Теперь нам вместо «договоренностей» насчитают пени, накопившиеся за десятилетие беспорочного сотрудничества с обществом. Государство поставило нас на счетчик. Время пошло.
— А что говорит юридическая служба? И как это связано с бывшем Главным редактором, то есть со мной?
— Дело в том, что проблема лежит не в правовой плоскости. Затруднения компании носят исключительно хозяйственно-экономический характер. — Всеми своими морщинами Сухарь демонстрировала удовольствие, получаемое от процедуры. Ее это совсем не украшало. Скорее даже портило. Впрочем, в любом случае, я предпочитал рассматривать призывно обнаженную красотку, развалившуюся на стене: «Голо… — округлые формы грудей и ягодиц — …суй!»
— В казне денег девать некуда, а мы им и дивиденды, и налоги, и штрафы, и хрен на блюде. Я бы сказал, что проблема носит характер экономической вменяемости.
— Давайте оставим вопрос о правительственной вменяемости. Правительство имеет такой народ, какой имеет. И другого народ иметь не будет. — Когда Сухарь пытается говорить на отвлеченные, некасающиеся профессиональных знаний темы, ее фразы трудны для понимания. — И вообще, мы тратим время не для обсуждения проблем российской кредитно-денежной политики.
— Это я уже заметил.
— Мы собрались здесь для того, чтобы рассмотреть вопрос о праве собственности на ваши акции.
— Что?
— Мы их выкупим, — утверждающе произнесла Сухарь.
Только после того как она посмотрела на Елену Анатольевну, составлявшую нам молчаливую компанию, стало понятно, что Сухарь не страдает раздвоением личности. Их оказалось действительно много. По крайней мере, две.
— Их выкупит ваша бывшая супруга.
Моя «бывшая» утвердительно повела подбородком.
Я тут же убежал взглядом в окно, потом в стены, на которых, к своему счастью, наткнулся на плакат коричневых тонов с рабочим в кепке и солдатом в каске. Конструктивистко-безличные лица с рубленными чертами. Они и на людей-то не походили. «Ein Kampf, ein Sieg!»
Бороться. Бороться. Бороться. Бороться…
Духи племени! Мы с вами одной крови!
Очень удобно уметь притворяться слегка дебилом.
— Вы продаете акции, Елена Анатольевна увеличивает свою долю в медиахолдинге «Первый», государство снимает претензии, режим демократии торжествует и доказывает свою рыночную стабильность.
— А я? Что получу я?
— Повторюсь. Вы их продаете. За деньги. И у вас будет время, чтобы их потратить.
— Ну, вы и суки, — почти прошептал я, обдумывая аргументацию отказа.
Обдумывание давалось с трудом. Это нервировало. Снаружи я продолжал оставаться умильно спокойным и совершенно адекватным, но вот внутри… Форма не поспевала за содержанием, да и содержание было весьма сомнительного качества. Например, своими словами я ни в коей мере не хотел обидеть присутствующих дам. При всей условности их женских начал, такая мысль и в голову не могла прийти. Это было высказывание о жизни и о себе.
Еще я подумал, что если откажусь, меня могут провернуть в мясорубку офисной столовки и спустить в унитаз. Или понаделают из меня котлеток для бодрого коллектива компании, чтобы у них начальник встал комом в горле. Прессе же скажут так, мол, и так, Вася в здании был, но скоропостижно вышел в неизвестном направлении.
Бороться. Бороться. Бороться. Бороться…
На помощь, предки! Великие прародители!
— Вы же убиваете компанию. Убьете Шоу, погубите проект инновационной России. — В моем исполнении это звучало откровенно слабо. Перед глазами стояло видение Шуры на больничной койке и роботоподобного Директора. Они же не отнять хотят, а купить.
