Тебе посвящается. Худ. Коровин О. - страница 52

Компания Ляпунова со студенческой песней шагала по центральной аллее Тверского бульвара. От Никитских во­рот ребята собирались спуститься по улице Герцена к Ма­нежу, а потом выйти на Красную площадь.

У памятника Тимирязеву задержались. Он выглядел необычно. Снег лежал лишь на челе мыслителя – благо­родной сединой, и на груди – ослепительно белой маниш­кой. Снег нигде больше не коснулся серого камня статуи, но пьедестал равномерно и шероховато был тронут измо­розью, на которой кто-то уже выскреб: «С Новым годом, орлы!»

– С Новым годом! – крикнул кто-то за спинами ребят.

Все разом обернулись. Это был Шустиков.

– А, привет, – сказал равнодушно Ляпунов.

Остальные тоже безразлично поздоровались.

– Как встретил? – без большого интереса осведомил­ся Ляпунов, в то время как остальные стали уже сходить по ступеням с бульвара на тротуар.

– Так! – вызывающе ответил Шустиков. – Чистюля дешевый! Жалко было к себе пустить?

Он сделал два размашистых шага к Ляпунову, вдруг остановился, точно желая обрести равновесие, прежде чем сделает новый шаг, расслабленно качнулся, и все поняли, что Шустиков под хмельком.

– А на что ты мне нужен? – спросил Ляпунов. – Если б ты был веселый парень, я б, может, тебя сам по­звал. Ты двигай потихоньку домой, а то еще налетишь на кого-нибудь. Пока!

– Чистюля! – выкрикнул Шустиков, загораживая ему дорогу. – Побоялся меня пустить! Я в последний раз хотел, как полагается, погулять! Товарищ называется!

– Я к тебе в товарищи не набивался. Так что зря ты, – спокойно сказал Ляпунов. – Ты с кем всегда хо­дишь? С Костяшкиным, что ли? Вот с ним бы и празд­новал.

Но Шустиков не хотел считаться с тем, что Ляпунов действительно не был его приятелем, – он продолжал, надрываясь от жалости к себе, упрекать Ляпунова так, точно тот делил с ним досуг в хорошие дни и отшатнул­ся от него в беде.

– Ладно, хватит. Счастливых каникул! – прервал его Ляпунов.

– Мои каникулы уже там будут, – ответил, понизив голос, Шустиков, – где сейчас Костяшкин. Понятно?

– Да брось! Ты серьезно?.. – спросил пораженно Ля­пунов, разом переменив тон.

Шустиков кивнул, быть может удовлетворенный отчасти, что смог ошарашить Ляпунова, прощально махнул рукой и пошел прочь по бульвару.

Компания накинулась на Ляпунова: что имел в виду Шустиков, когда говорил, что Женька побоялся его к себе пустить? Почему Щустиков намекал, что хотел погулять в последний раз?

– А черт его знает, на что он намекает! – беспечно пропел Женька, пытаясь отшутиться. – Услышал насчет нашей встречи, стал напрашиваться, я его отшил.

– А чего ж он тогда тебе: «побоялся, побоялся»? – спросил Кавалерчик.

– Да тут такая история... – неохотно сказал Ляпу­нов. – Встретил я его, значит, дня три назад, прошу про­щения, в бане. Одеваемся рядом. Он мне показывает часы ручные с серебряной браслеткой. «Хороши?..» – «Хоро­ши, – говорю. – Откуда у тебя?» Отвечает: «Достал». Я еще раньше почему-то понял, что не дареные. «Не ку­пишь у меня? – спрашивает. – Им цена четыреста рублей, отдам за триста пятьдесят». – «Нет, говорю, не требуется». Он вздыхает: «Придется в скупку нести». Потом меня просит: о часах – никому. А напоследок стал ко мне на Новый год навязываться.

– Вот подлец! – сказал Валерий.

– Н-да, действительно, – произнес Станкин с тем на­пряженным выражением лица, которое не разглаживает­ся, пока человек не свыкнется с услышанным.

– Да не скажи он про часы, я б его все одно не пустил. Душа к нему не лежит, и все, – добавил Ляпунов, как бы успокаивая товарищей тем, что Шустиков никоим образом не мог оказаться с ними за одним столом.

Все помолчали.

– Между нами девушками говоря, – нарушил тишину Гайдуков, – дабы, как выражаются ученые люди, поста­вить точки... Стась, над чем вы ставите точки?..

– Над «и», – откликнулся Станкин с постным видом, осуждающим Игорево балагурство.

– Так вот, чтоб поставить эти точки: стянул, что ли, Лешка Шустиков часишки с браслеткой?.. Или как? А, Ляпа?

– Стянул ли, нет ли, а была у них с Костяшкиным афера – это точно. Ну, шут с ними, ребята! – заключил Ляпунов.

– Жень, – сказал Станкин, волнуясь, – это паршивая история, конечно... Но у меня к Шустикову доверия не бы­ло. Нет, знаешь, такого впечатления: невероятно! Этого нет. Но я не могу представить другого. Ты же фактически знал об этой уголовщине и никому ни слова не сказал! Мы же узнали случайно.