– Тебя дома отпустят? – спросил Валерий Лену.
– Не знаю, – ответила она. – Впрочем, тебе это должно быть все равно.
– Почему? – негромко спросил он.
– Потому. – Она отошла от него и взяла под руку Терехину.
– Так, значит, до завтра, – сказал Ляпунов. – А ты, Борис, с нами будешь?.. Чего мекаешь? Мы не посмотрим на твой выговор – в компанию примем!
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Когда Наталье Николаевне предложили работать старшей вожатой, она слегка растерялась. Она представляла себе, что придет в эту школу снова примерно через полтора года, сдав государственные экзамены, уже не на практику, а учительствовать. А пока что она собиралась целиком сосредоточиться на учении, и такой план казался ей единственным: других она не строила.
Первым побуждением было отказаться от предложенной работы. Вторым – трезво и взросло ответить, что ей надо обдумать и взвесить. Хотя, правду сказать, подобный ответ, исходил ли он из собственных уст или из чужих, всегда казался Наталье Николаевне ненатуральным, нарочито солидным, чуть ли не напыщенным. Сама она все касающиеся ее вопросы решала очень быстро.
Сказав «я обдумаю», она тотчас сочинила себе: это будет расценено как важничание. И покраснела.
В это время мимо открытой двери учительской прошел Валерий. В голове у Натальи Николаевны промелькнуло: «У меня будет возможность разобраться на деле в том, в чем мы с ним разбирались на словах. Если я откажусь – значит, чураюсь дела, значит, я болтала тогда...»
– В принципе я согласна, – заявила она. «В принципе» было привеском для «фасона». Никаких возражений у Натальи Николаевны не было.
Накануне зачисления в штат Наталью Николаевну принял директор школы. Переступая порог его кабинета, она, хоть и была студенткой-третьекурсницей, испытала некоторый трепет. Не потому, что была наслышана о требовательности и строгости директора, с которым ей до сих пор не доводилось сталкиваться, а по другой причине. Во время педагогической практики у нее не раз возникало ощущение, если можно так выразиться, собственной не-всамделишности, которая вот-вот кому-нибудь откроется. Проще говоря, ей порой казалось, что она слишком мало изменилась за два с половиной года ученья в институте, чтобы возвращаться в школу уже воспитателем; что она почти такая, какой была, хотя и сдала с тех пор много трудных экзаменов. И поэтому, когда она, Наташа, представляется ребятам как Наталья Николаевна, то это, пожалуй, мистификация, которую могут разоблачить.
Здороваясь с директором, она и подумала, что он может все разгадать. И с этой наивной боязнью отвечала на его первые вопросы, совершенно забыв на время то серьезное и зрелое, что говорила Валерию о школе, руководимой этим самым директором.
Но постепенно волнение Натальи Николаевны заменялось изумлением. Она никогда не посмела бы так неторопливо, мягко и покровительственно потчевать кого-нибудь общими фразами, как потчевал ее сейчас директор. Несколько раз его прерывал телефонный звонок. Но ни разу не было досадно: перебили!.. Да и нельзя было перебить, потому что все соображения директора были и очень общи, и не вытекали одно из другого.
После того как он в очередной раз повесил трубку, Наталья Николаевна встала.
– Очевидно, я отняла у вас много времени, – сказала она, не чувствуя уже ничего, кроме скуки.
Директор протянул ей руку:
– Вот все это вам необходимо учесть, приступая к работе, – заключил он.
Выйдя на улицу, Наталья Николаевна вдруг остановилась, напряженно морща лоб, как человек, обнаруживший пропажу. «Что же мне все-таки необходимо учесть?» – подумала она, но, сколько ни старалась, ничего не могла восстановить в памяти.
Наталья Николаевна быстро втянулась в жизнь 801-й школы. Она думала, что к своему новому положению воспитателя будет привыкать постепенно. Ведь когда она была здесь на практике, лишь ребята относились к ней, как к полноценному, не отличающемуся от других педагогу. Сама-то она знала, что еще не учит и не воспитывает, а пробует свои силы и дает другим проверить свои умения (недаром же на ее уроках сидел и наблюдал опытный, старый методист).
