– Смотри, сегодня обязательно приходи, – только и сказал он, не очень-то сурово грозя Валерию пальцем. – Летом зачастил, теперь манкируешь.
– Точно приду! Я не манкировал, Федор Васильевич... – начал Валерий, которого проняло, как всегда, если с ним говорили менее резко, чем он заслуживал. – Тут получилось то...
Но Федора Васильевича отвлек проходивший мимо знакомый, а повернувшись через минуту к Валерию, он спросил:
– Теперь-то здоров? – Будто Валерий только что жаловался ему на хворь.
И Валерий, опустив голову, как если б перед этим наврал про болезни, ответил:
– Теперь – да.
На занятии боксерской секции, когда он снова после перерыва молотил по «груше», а слева и справа делали то же другие ребята, ему как раз и пришла в голову мысль...
Вечером, когда к парням, роившимся, как всегда, у ворот большого двора в школьном переулке, присоединился Шустиков, – закурил, сплюнул, вообще начал было неторопливо обживаться в приятном обществе, – перед воротами остановился маленький отряд. Это были десять юных боксеров с одинаковыми чемоданчиками и руками, тяжелыми даже на вид. Предводительствовал отрядом Валерий.
– Есть разговор! – обратился он к Шустикову и прочим.
Боксеры окружили их полукольцом и опустили чемоданчики на землю.
– Значит, вот, – сказал Валерий. – Если мальцов из нашей школы кто тронет... Ясно?
– А ты и есть защитник юных пионеров? – спросил парень, в котором Валерий узнал того самого, что осенью пристал к нему и Игорю.
– Вот-вот, защитник, – сказал из-за плеча Валерия товарищ по боксерской секции. – А дело так будет поставлено: юный пионер, допустим, сам себе ненароком шишку набьет, а мы вас за бока будем брать. Вот как будет дело поставлено!
– Ты сперва до боков доберись! – хорохорился тот же парень.
– Хук – справа, хук – слева, и ты повис на канате, – пояснил Валерий.
– Хватит справа, слева – не надо, – сказал коллега Валерия.
– Все понятно? – осведомился Валерий.
Юные боксеры сделали шаг вперед и сжали кулаки. На языке военных это называется демонстрацией силы.
– Нужна нам ваша мелюзга! – осторожно огрызнулся кто-то.
– А тогда – р-разойдись! – скомандовал Валерий.
Приятелей Шустикова было не меньше, чем боксеров, но они оценили силы противника. Со словами: «Неохота связываться, а то б я им...» – парни стали независимо оттягиваться в глубь двора. И тут Шустиков, который в продолжение всего обмена любезностями помалкивал – покуривал, чмокая при затяжках, с видом бесстрастного наблюдателя распри, – поднялся на крыльцо и хрипло крикнул Валерию:
– Довоюешься, сволочь! – и рванул на себя большую, обитую войлоком дверь.
Но то ли дверь отсырела (крыльцо было запорошено снегом), то ли, против обыкновения, заперта – так или иначе, она не распахнулась. А Валерий в несколько прыжков достиг крыльца, обхватил Шустикова, повернул к себе спиной и прижал грудью к скрипнувшим, качнувшимся перильцам.
Высвободиться Шустиков не мог. Заступничество приятелей выражалось в покрикиваниях, вроде: «Чё те от него надо?!» – бодрящих, но, в сущности, безрезультатных. На секунду Алексею показалось, что Валерий, навалившийся на него всей тяжестью, его отпустил. Однако через мгновение Саблин внезапно приподнял Шустикова за штаны и ворот над перильцами, встряхнул, багровея от усилия, и разжал пальцы.
Расстояние до земли, вернее – до мягкого сугроба, равнялось полутора метрам. Лететь было недалеко, хотя и унизительно.
Нырнув в снег (он ударился только коленями), Шустиков сразу же вскочил, равномерно облепленный снегом. Валерий, отступивший к своему отряду, сказал:
– Пока!
И тут заливисто захохотал трехгодовалый мальчонка, насыпавший совком снег в игрушечный грузовик, который он, сопя, тащил за собой на тесемке в глубь двора. Мальчонка движением, уморительно-неожиданным для такого маленького, кинул в сторону совок, сел в снег (а пропади все пропадом, дайте посмеяться вволю!) и захохотал безудержно, как хохочут маленькие в кукольном театре, когда разойдутся.
Он смеялся, конечно, не посрамлению хулигана, а просто тому, что большой дядя вывалялся в снегу, как маленький, и вытаскивает снег из-за пазухи, из карманов, из рукавов, где никогда у больших не бывает снега.