– Всегда?.. Значит, ты будешь беспринципный друг?
– Зато верный, – отвечал он.
И мы стали дружить с Афанасием или, как говорят в школе, ходить с ним. Вместе ходить по коридору на перемене, вместе уходить из школы, вместе прогуливаться, покончив с уроками. Может быть, так получилось потому, что, раздружившись с Ромой, мне не хотелось оставаться одному. Но главное, после мудреных Роминых рассуждений о «втором я, зорко наблюдающем за первым я», простые слова Афанасия «я уж всегда буду за тебя» чем-то очень меня подкупили. Даже тронули.
Так началась самая трудная полоса в моей жизни, потому что ни до того, ни потом я не попадал в глупое положение на такое долгое время. Я впервые понял тогда, что пребывать в глупом положении не только неловко, но просто опасно. Дело в том, что, находясь в глупом положении долго, даже смышленый, умный человек глупеет. Если б не это, я рассказал бы о дружбе с Афанасием как о забавном эпизоде, над которым можно посмеяться, только и всего.
VI
– У меня к тебе большая просьба, – сказал вдруг Афанасий, замедляя шаг, когда мы шли из школы к нему домой. Это было через два или три дня после нашего разговора о Роме.
– Какая? – спросил я.
– Я тебя очень прошу: не говори моей матери, что ты получил уже табель с четвертными отметками. Если она тебя спросит, получил ли, ответь: нет еще. Я ей не говорю, что получил табель, чтоб ее не огорчать. Там ей, знаешь, нечему радоваться, так я...
– Ну пожалуйста, – сказал я, – я ей не скажу.
– Большое спасибо! Большущее, Володя!
– Пустяки... – пробормотал я, смущенный размерами его благодарности.
Мы поболтали о шахматных и футбольных новостях и кинокартине с участием Зины Комаровой.
– Знаешь что, – сказал Афанасий спустя пятнадцать минут, когда мы поднималась по лестнице его дома, – ты и своей матери не говори, что получил табель.
Голос у него был такой, точно в промежутке мы и не толковали с ним о других вещах.
– Почему? – спросил я.
– Моя мать знает, что мы с тобой подружились. Она может позвонить твоей и спросить, принес ли ты табель. Если твоя мать ответит «да», то моя поймет, что и мне уже выдали. И огорчится раньше времени.
– Понятно, – сказал я. – А долго мне нужно будет отвечать маме, что табель еще не выдали?
– Да, – отвечал Афанасий. – Как можно дольше.
– Ладно, – сказал я. – Я мог бы ее, правда, отметками порадовать, но... Ну ладно.
– Тебе это будет очень трудно?.. – спросил он сочувственно и в то же время моляще.
– Ничего...
– Большое спасибо!
– Не за что, – ответил я чуточку досадливо.
Открыла нам мать Афанасия. Она была очень приветлива и сейчас же пригласила нас обоих к столу.
– Пожалуйста, пожалуйста, у нас уж так заведено: всех товарищей Афика – в обед ли, в ужин ли – мы всегда просим к столу! – объявила она, когда я стал отказываться. – Так у нас в доме заведено! Такой уж в нашем «монастыре» устав... – заключила она радушно и, пожалуй, немного хвастливо, распахивая перед нами дверь столовой.
– Нам только сначала, мама, руки надо помыть, – сказал Афанасий, опасливо пятясь и почему-то делая мне знаки. – Мы сейчас...
– Пожалуйста, идите в ванную, – отозвалась его мать тем же радушным голосом. – Дашь, Афик, товарищу чистое полотенце.
В ванной Афанасий торопливо закрыл дверь на задвижку, сильно открутил кран, но мыла в руки не взял, а произнес озабоченно:
– Володя, я тебя еще не предупредил...
– О чем? – спросил я.
– Мама с тобой за столом будет на разные темы беседовать... – сообщил он под шум падающей воды.
– И что? – сказал я.
– Так ты, прошу тебя, не упомяни случайно об институтах, студентах, приемных экзаменах и всяких таких вещах.
– А почему? – спросил я.
– Потому что, видишь ли какая штука, она мечтала всегда, чтоб я после школы пошел в вуз. Но с таким аттестатом, какой у меня будет, конечно, в институт и соваться нечего при теперешнем конкурсе. А мать все с этим не свыкнется и, как услышит о студентах, дипломах там, деканах, расстраивается сразу. Ты этого не касайся, Володя.
Тут его мать сквозь дверь осведомилась, куда мы запропастились. Афанасий находчиво отвечал, что мы выронили и не сразу нашли мыло.
