Потому-то тетушка специально для недалекого преемника сформировала хорошую, дееспособную команду помощников. Д. В. Волкову, А. П. Мелыунову, А. И. Глебову и Н. Ю. Трубецкому надлежало опекать внука Петра Великого, фактически взяв на себя заботы о сохранении в российском государстве стабильности. И молодое окружение тридцатилетнего царя не подкачало (Н. Ю. Трубецкой, как старший по возрасту и более опытный царедворец, при необходимости охлаждал пыл младшего поколения)>{114}. Вчерашние обер-прокурор Сената (Глебов), директор Сухопутного Шляхтетского корпуса (Мельгунов), секретарь Высочайшей Конференции (Волков) сделались самыми влиятельными чиновниками в стране и наиболее доверенными советниками императора, к рекомендациям которых Петр Федорович неизменно прислушивался, если, конечно, они не затрагивали непосредственных интересов и пристрастий государя. На беду монарха, его волновали темы, воспринимавшиеся российским обществом с тем же пристальным вниманием: внешняя политика, военная сфера, религия и отношения царственных супругов.
«Похабный» мир с Пруссией, лихорадочная подготовка к войне с Данией, слепое копирование прусских методов при реорганизации армии, презрительное равнодушие к православию, граничащее с оскорблением чувств верующих, публичные ссоры с женой и демонстративные ухаживания за фавориткой Елизаветой Романовной Воронцовой, награжденной высшим дамским орденом Святой Екатерины… Подобное поведение, естественно, серьезно подорвало авторитет Петра III, о чем наглядно свидетельствуют воспоминания современников: «…ропот на государя и негодование ко всем деяниям и поступкам его, которые чем далее, тем становились хуже, не только во всех знатных с часу на час увеличивалось, но начинало делаться уже почти и всенародным, и все, будучи крайне недовольными заключенным с пруссаками перемирием и, жалея о ожидаемом потерянии Пруссии, также крайне негодуя на беспредельную приверженность государя к королю прусскому, на ненависть и презрение его к закону (т. е. к православной вере. – К.П.), а паче всего на крайнюю холодность, оказываемую государыне, его супруге, на слепую его любовь к Воронцовой, а паче всего на оказываемое от часу более презрение ко всем русским и даваемое преимущество пред ними всем иностранцам, а особливо голштинцам, – отваживались публично и без всякого опасения говорить и судить, и рядить все дела и поступки государевы. О государыне же императрице, о которой носилась уже молва, что государь вознамеривается ее совсем отринуть и постричь в монастырь, сына же своего лишить наследства, – изъявлять повсюду сожаление и явно ей благоприятствовать». Таково признание нейтрального наблюдателя – Андрея Тимофеевича Болотова.
А вот мнение не любившего кривить душой Якова Петровича Шаховского, уехавшего после отставки весной 1762 года в Москву: «Хотя иногда происходящие тогда многие в публике о славном управлении и произведении государем императором Петром III государственных дел переговоры, также и от моих приятелей из Петербурга о малослыханных прежде и удивления достойных его поведениях уведомления, по истинной моей к отечеству любви, производили в духе моем сожалительные и печальные сочувствования, но я скоро те прогонял, несомненно веруя, что такие дела по воле и учреждению Всевышнего… происходить будут до определенного Им времени, а не всегда»>{115}.
Князь, судя по всему, употребил словосочетание «о славном управлении» по инерции, из уважения к высокому месту, которое занимал Петр Федорович Голштейн-Готторпский. Впрочем, отчасти такая характеристика шести месяцев царствования Петра III справедлива – из-за тех реформ, что осуществили елизаветинские «птенцы» в январе – феврале 1762 года. Именно благодаря активности и усидчивости Волкова, Мельгунова и Глебова – подлинных авторов знаменитых манифестов об упразднении Тайной канцелярии, секуляризации монастырских земель, о вольности дворянства и т. д. – молодой государь какое-то время купался в лучах славы мудрого правителя. Однако стоило голштинскому герцогу внести собственную лепту в «государственные дела», его популярность, с таким трудом заработанная царскими министрами, в течение нескольких недель упала до нуля. И, как ни старался неофициальный премьер-министр России (в должности тайного секретаря) Дмитрий Васильевич Волков спасти ежедневно ухудшавшуюся ситуацию, упрямство государя, спешившего с объявлением войны Дании и разводом с ненавистной женой, подобострастно унижавшегося перед недавним врагом – Фридрихом II, губило в зародыше все усилия по предотвращению надвигавшейся катастрофы
