– У Сэма никогда не было возможности узнать, какой он человек! – ответила я дрожащим голосом. – Он забыл о своих мечтах и чувствах, затолкал их внутрь себя и прожил всю жизнь, пытаясь стать таким, каким хотел видеть его отец, пытаясь угодить ему. Я сказала «пытаясь», потому что угодить Фрэнку Уайатту было невозможно. Мой свекор не видел сотни хороших поступков, но обязательно замечал один плохой, каким бы мелким он ни был. Фрэнк был как тот человек из Библии, который в чужом глазу замечал соринку и пытался ее вытащить[28].
Однажды я слышала, как священник обсуждал с прихожанами эти строки. Так случилось, что я была в районе, где заготавливали лес и повсюду лежали огромные бревна. Я легко могла представить себе этого несчастного человека, у которого в глазу соринка – наверное, ему было больно. Больно даже от пылинки! А вот когда я встретила свекра, у него в каждом глазу было по бревну! Он был совершенно ослеплен и не видел ни Сэма, ни внуков. Фрэнк лишь критиковал и ни разу не произнес ни слова ободрения или благодарности. Все было даже хуже: эти бревна причиняли ему столько боли, что он бросался на людей, как раненый зверь. Я почти завидовала Сэму, когда он умер и наконец избавился от своего отца. Я надеялась, что Бог будет ждать моего мужа по другую сторону и Сэм наконец услышит от кого-то: «Молодец! Ты мой прекрасный и верный слуга!»
Гейб молчал. Двигатель, охлаждаясь, тихонько постукивал. Наконец Гейб негромко произнес:
– Мой отец был таким же.
Я не пошевелилась, не сказала ни слова, боясь, что он замолчит, если я отвечу.
– Дело в том, что…
Гейб оборвал себя. Покачал головой, и все его тело содрогнулось. Он не мог заставить себя заговорить об этом человеке. Я его понимала: я тоже не могла говорить вслух о своем отце. Мы оба дошли до стены, на которую были не в силах взобраться.
– Смотрите, солнце всходит! – неожиданно сказал Гейб. – Можно наконец затушить дымари.
Он вышел из машины, обошел ее кругом и стал наблюдать за восходом, облокотившись на переднее крыло грузовика.
Я тоже вышла и встала рядом с ним, потягиваясь.
– Сегодня я съезжу в город и куплю бензина, – предложила я. – Мы сможем заполнить все дымари доверху и больше не караулить их.
Краешком глаза я увидела, как Гейб смотрит на меня. Он покусывал губу, стараясь не улыбнуться.
– Что тут смешного? – спросила я, обернувшись к нему.
– Да ваше лицо. Оно все в копоти. Вы похожи на Эла Джолсона[29].
Я не могла не засмеяться.
– И вы тоже! Мы можем организовать собственное передвижное менестрель-шоу!
Гейб подхватил мой смех и вытащил из кармана платок.
– Стойте спокойно, я вас вытру.
Одной рукой он поддерживал меня за затылок, а другой начал вытирать лицо. Мы стояли в нескольких сантиметрах друг от друга, ближе, чем когда-либо, и мое глупое сердце забилось часто-часто. Я совершила ошибку, заглянув ему прямо в глаза в тот же миг, что и он заглянул в мои. Глаза Гейба были мягкими и теплыми, как растопленный шоколад. Он придерживал меня за затылок и внезапно притянул к себе, закрыл глаза, и наши губы соединились. Поцелуй был подобен вспышке пламени. Гейб прижал меня к себе обеими руками, и поцелуй, который поначалу был нежным, стал неистовым. Я обняла его, прижалась и ответила на поцелуй со страстью, никогда прежде не испытываемой. Чувства, всколыхнувшиеся во мне, испугали меня, их сила ошеломляла. В объятиях Гейба я чувствовала себя защищенной. Стены, которыми я себя окружала, превратились в пепел. Я была влюблена, просто безумно влюблена.
Не знаю, что бы случилось дальше, если бы не Жмурка. Наверное, его выпустила на утреннюю прогулку тетя Батти, и он вертелся возле нас, затем сел на задние лапы и залаял.
Внезапный громкий звук испугал меня. Я подпрыгнула от неожиданности и выскользнула из объятий Гейба.
Жмурка был всего лишь глупой полуслепой собачонкой, а мы с Гейбом всего лишь поцеловались, но у меня было такое ощущение, будто мой отец застал нас за чем-то неприличным. Я чуть не упала, споткнувшись о дымарь, и быстро отошла от Гейба. Он потянулся, чтобы поддержать меня, но я вырвалась из его опасных объятий. Как говорила моя тетя Арахис: «Тот, кто обжегся на молоке, дует на воду». Я побежала.
