– Но ты же говорила, что вся твоя семья умерла во время эпидемии испанки?
Он поймал меня на лжи! Я запаниковала.
– Э-м-м, нет… это я говорила о своей мачехе, – быстро нашлась я. – Она никогда не была мне настоящей матерью. – Нужно было сменить тему, поэтому я подняла Джимми и быстро протянула его Сэму, прежде чем он успел запротестовать. – Вот… подержи малыша.
Джимми захныкал, но потом успокоился на сильных руках отца. Малыш не спал и смотрел на Сэма, словно стараясь запомнить его лицо.
Глаза мужа наполнились слезами.
– О боже, о боже… – прошептал он. – Он такой маленький, я не знаю, как стать ему хорошим отцом. Я боюсь…
К тому времени я прожила в одном доме с Фрэнком уже достаточно долго, чтобы понять страхи мужа. И тогда мне на ум пришел совет, который когда-то дала моему отцу тетушка Арахис.
– Не бойся, Сэм, – сказала я мужу. – Просто стань таким отцом, какого ты сам всегда мечтал иметь. Если ты хотел, чтобы твой отец укладывал тебя спать, укладывай малыша Джимми. Если ты хотел, чтобы отец водил тебя на рыбалку, води сына на рыбалку. Вот и все.
– Правда? – прошептал Сэм.
– Да, в этом весь секрет.
Сэм любил наших детей всем сердцем. Он никогда не говорил о своей любви вслух, возможно, потому что не слышал этих слов от собственного отца и просто не знал, как выразить свои чувства, но я видела, как сильно он любит детей.
Если он терял терпение с одним из них, то просто тихонько выходил, чтобы при детях не выйти из себя, и я восхищалась мужем за это. Никогда в гневе Сэм не коснулся детей даже пальцем.
Когда родилась Бекки Джин, Сэм стоял, уставившись на ребенка, и по его щекам катились слезы.
– Девочка, прекрасная девочка, – бормотал он. – Она не похожа на ребенка, Элиза. Это настоящий ангел!
Я чувствовала такую же любовь и страх, как и Сэм. По ночам я заходила в детскую и наблюдала, как малыши спят, восхищаясь тем, что они часть меня. Меня ужасало осознание того, что дети нуждаются во мне, зависят от меня. Я так боялась их разочаровать, подвести. Иногда я вспоминала, как отец смотрел на меня со страхом в глазах, и теперь думала, что, наверное, он чувствовал то же самое.
Однажды я приблизилась к тому, чтобы открыть Сэму тайну своего прошлого.
Джимми исполнилось четыре годика, Люку было два, и я узнала, что в город приезжает цирк.
Я с таким нетерпением ждала этого события! Мне казалось, что если мы с Сэмом пойдем на представление, сядем рядом на скамье и посмотрим шоу вместе с мальчиками, то станем походить на те семьи, которым я так завидовала.
Я хотела подождать, пока мы с мужем не ляжем спать, а затем сказать ему, что, если мы пойдем на представление, для меня это станет лучшим подарком.
Но прежде чем у меня появилась возможность во всем признаться Сэму, произошло одно событие. Через Дир Спрингс проходил мужчина и постучал к нам в дверь как раз во время обеда.
– Добрый день, друзья! Я работаю в цирке братьев Джентри, и мы будем давать представления весь следующий месяц. Я хотел предложить бесплатные билеты для всей семьи, если вы разрешите наклеить афишу на вашем амбаре.
Фрэнк впал в неописуемую ярость, крича о том, что циркачи разгуливают почти без одежды, ведут аморальный образ жизни и как это постыдно для настоящего христианина – даже задумываться о посещении цирка.
Он орал так громко, что Люк заплакал. Я наблюдала за тем, как свекор вывел бедного мужчину из дому, и знала, что никогда не смогу даже словом обмолвиться о своем цирковом детстве.
И пока жив дед, мои дети не смогут пойти на представление.
* * *
Мой муж работал всю жизнь, чтобы угодить отцу. Это была совершенно невыполнимая задача: Фрэнку Уайатту невозможно было угодить. Сэм никогда не чувствовал отцовской любви или одобрения, даже на смертном одре.
Он не должен был заболеть.
Все началось с маленького пореза на ноге. Гвоздь прорезал ботинок и вонзился в стопу. Нога болела, но Сэм продолжал работать, хромая к амбару, чтобы убрать навоз или подоить коров.
– Думаю, мне нужна новая пара обуви, – сказал он мне той ночью, показывая разрез на подошве башмака.
Я обработала рану у него на ноге, и никто из нас не придал ей никакого значения.
