В девятом классе один из учителей английского уговорил меня поработать в школьной газете.
– У тебя великолепный, просто безупречный слог! – настаивал он, и я упивался его похвалами, как странник в пустыне наслаждается водой.
Я начал писать для школьной газеты, осторожно, чтобы ничем не рисковать. В последующие школьные годы я исполнял обязанности редактора и был самым младшим учеником, который удостаивался такой чести. Мой отец ничего не знал. Я ужасно боялся сказать ему об этом, страшась, что он назовет мои усилия мусором и лишит меня радости, которую я испытывал, когда видел свою работу напечатанной.
Чем старше я становился, тем сильнее был контроль отца. К тому времени, когда я окончил среднюю школу, моя жизнь вращалась вокруг него, как планеты вращаются вокруг Солнца: ее приводило в движение неустанное напряжение его личности. Я говорил и делал то, что желал отец. Я пошел в колледж, в котором он учился, чтобы подготовиться к поступлению на юридический факультет университета и однажды начать политическую карьеру. Отец беззаботно игнорировал тот факт, что такой заика, как я, просто не сможет преуспеть в юриспруденции или политике. Он верил, что лишь усилием собственной воли он изменит мою речь, так же, как одерживал победу во всем.
В колледже литература была моим любимым предметом, и я опять стал тайно писать для газеты. Отец никогда не увидел журналистских премий, которые я завоевал. Вдали от его влияния, увлеченный суматохой и испытаниями жизни в кампусе, я впервые начал испытывать уверенность в себе.
Я хорошо писал. Это занятие доставляло мне невыразимое наслаждение. Мне хотелось посвятить этому всю жизнь. Я ненавидел предметы, которые готовили меня к поступлению на юридический факультет. Перспектива брать уроки ораторского искусства повергала меня в ужас.
Каждое лето во время учебы в колледже я проводил, практикуясь в юридической фирме отца. Мне все время хотелось объяснить, как я ненавижу юриспруденцию, хотелось наконец сказать ему правду: я мечтаю стать журналистом! Но эти слова так и не слетели с моего языка. Я чувствовал себя очень несчастным при мысли о том, что разочарую отца. Отчаянно нуждаясь в его одобрении, я сделал и сказал бы что угодно, лишь бы его получить. Поэтому каждой осенью смиренно возвращался в колледж и продолжал готовиться к поступлению в университет. Колледж я окончил с отличием. На церемонии вручения дипломов я принял одобрительный кивок отца, как голодающий – краюху хлеба. Я жаждал еще, но был рад и полученным крохам.
Меня зачислили в тот же университет, который окончили отец и дед. Осенью я должен был пойти на первый курс.
Летом я, как обычно, трудился в отцовской фирме. В тот год отец участвовал в важной избирательной кампании и я часто работал в штаб-квартире его партии, заполняя конверты.
Отец никогда не приглашал меня за закрытые двери, где проходили тайные политические совещания, но, после того как я поступил на юридический, однажды вечером позвал меня в кабинет. Вид множества важных людей, сидящих за столом, ошеломил меня, а слова, вырвавшиеся из отцовского рта, на мгновение лишили дара речи.
– Мой сын пишет очень талантливо! – сообщил он собравшимся. – Он стал самым молодым редактором школьной газеты, и его статьи завоевывали награды в колледже. Думаю, он именно тот, кто нам нужен!
Я оперся на стол, чтобы не упасть. Он знал! Отец все время знал о том, что я пишу, и не сердился! Но когда он произнес слова, о которых я мечтал всю жизнь, у меня перехватило дыхание.
– Да, я очень горжусь своим сыном!
Он гордился мной! Впервые в жизни он похвалил меня, и сделал это публично, перед своими партнерами!
Греясь в теплых лучах его лести, я взлетел так близко к солнцу, что его яркость ослепила меня и я не заметил правды.
– Нам нужна твоя помощь, сын…
Следующие несколько часов отец и его ближайшее окружение скармливали мне клеветническую информацию об одном из политических оппонентов, и я все записывал, оттачивал, доводил до совершенства, пока моя проза не превратилась в смертельное оружие.
Я охотно стал их наемником, убийцей, нанятым для уничтожения врага. Два дня спустя моя статья оказалась на листовках, разбросанных по всему городу. Конечно, отец и члены его партии могли со спокойной совестью совершенно откровенно заявить, что они не писали этих ужасных слов. Их написал я.
