— Не совсем. Мой павильон в Сен-Дени — безупречный тайник. Маленький домик из песчаника, благополучный во всех отношениях, респектабельный буржуазный фасад, никакого шума после десяти часов вечера. С таким тылом кто станет придираться к Фариду? Никто, уж поверь мне. Расскажи мне, что ты о нем знаешь, Хлоя.
— Гораздо меньше, чем ты, его друг.
— Ты мне не доверяешь, а зря. Но это вполне естественно, ведь мы едва знакомы. Конечно, я бывший заключенный. И налетчик. Но я совершаю налеты, чтобы осуществить свою мечту. Корабль. Двадцатипятиметровый корабль, который ждет меня на Пальма-де-Майорка. В противоположность Фариду, у меня есть идеал.
— Легко говорить.
— Не так уж и легко. Того, что я рассказываю тебе, еще никто никогда не слышал. Когда мне было пятнадцать лет, я решил, что брать самому гораздо приятнее, чем просить о чем-то. Я анархист, Хлоя. Политик. Мир безжалостен, особенно к таким, как ты и я. Никто не оставляет нам наследства, поэтому приходится решать, имеют ли наши мечты право на существование. Тебе никогда не хотелось играть на виолончели на палубе парусника в лучах вечернего солнца, садящегося в бирюзовое море?
Круглая, полная и белая, как личико королевского сына, луна сияла изо всех сил. Для хозяина «Звездной панорамы» это было как нельзя более кстати: она создавала нужную атмосферу для закрытия фестиваля Санто Гадехо и показа нескольких ярких работ, среди которых «Пиромания» считалась самой безобидной. Посетители толпились на тротуаре. В холле ждали Ингрид и Лола, убаюкиваемые изъявлениями благодарности Родольфа Кантора. Он принял их, как королев, дождавшись вожделенного звонка от Дилана Клапеша. Режиссер согласился выступить перед зрителями. Он поставил только одно условие: открытый бар для него и для нескольких друзей. Ингрид поостереглась рассказывать Кантору о том, что свита Клапеша — просто орда эксцентричных пьяниц.
Лола объяснила Ингрид, что их положение отнюдь не блестящее. Несмотря на свою настойчивость и хватку, лейтенант Бартельми так и не смог ничего выудить из полицейских картотек. Фарид Юнис не появлялся на улице Акведук, и его родители ничего о нем не знали со времени последнего визита полиции. В Сен-Дени Бартельми также потерпел неудачу. Либо канал информации вышибалы из «Калипсо» оказался ненадежным, и Фарид никогда не появлялся в квартале. Либо допрошенные свидетели отказались сотрудничать с органами правопорядка. Либо у скользкого, как угорь, Фарида были и другие имена.
А пока бывшего комиссара полиции беспокоил избыток.
— Избыток, Лола?
— Yes, my young apprentise.[31] Дело Ринже просто изобилует уликами, которые указывают на Максима. Все просто: все концы ведут к Максиму Дюшану, как все священные реки — к легендарной дельте.
— А где она, эта легендарная дельта? И что за священные реки?
— Всего лишь плод моего воображения, деточка. Я оттачиваю язык. Как видишь, я собираюсь его заострить. Действовать, конечно, замечательно, но сейчас самое время сделать паузу и пораскинуть мозгами.
И Лола начала методично переписывать все данные, которые у нее скопились, в блокнот с подозреваемыми. Все вперемешку: достоверные факты, возможности, предположения, лжесвидетельства. Максим, военный фоторепортер, обосновывается в Париже со своей женой-японкой, создательницей комиксов. Ему приходится делать репортажи, поэтому он часто отсутствует. Многие говорят о разногласиях в их семье. Художница погибает (ее находят задушенной, привязанной за лодыжки к спинке супружеского ложа), оставив после себя произведение, которое настолько же мрачно, насколько таинственно: культовый манга, где рассматриваются недостатки развитого капиталистического общества, извращенность незрелых подростков и расчленение продажных лицеисток. Убийство Ринко Ямады остается нераскрытым. Двенадцать лет спустя обольстительный красавчик Максим Дюшан, к тому времени переквалифицировавшийся в кулинара, попадает в аналогичную ситуацию. Находятся и лицеистки. На этот раз настоящие. Хадиджа, Хлоя и Ванесса, три одиноких девушки, становятся друг для друга семьей и плечом к плечу сражаются с жизненными невзгодами. Одна из них умирает от удушения. Убийца, прекрасно знакомый с привычками этой троицы, привносит в убийство символику, отрубив жертве после смерти ноги кухонной сечкой и таким образом связав свое преступление с куклой «Брац», личиком похожей на убитую и имеющей сменные ножки. Дело еще больше запутывается, когда молва называет Максима Дюшана любовником Ванессы Ринже.
