«Я сказал ей: „Но в секретере лежал мой дневник“, а она ответила: „Есть ли на самом деле необходимость в том, чтобы все знали, что ты был идиотом?“ Она, конечно, все прочитала, все уничтожила»>6.
К чему удивляться? Элизабет не отклоняется от своих правил. Кайзерлинг, любимый автор ее сына, якобы сам все сжег, прежде чем умереть.
Вместо ответа Лагерфельд принимает мать, ставшую отныне вдовой, у себя в Париже. Она постоянно живет в его новой квартире, в доме 35 на Университетской улице. Маленькая кровать, кресла-качалки и секретер отчасти помогают воссоздать комнату Карла в Германии. Эти вновь собранные вместе вещи невидимой нитью связывают его с потерянным раем детства.
В Доме Chloé, создавая коллекцию за коллекцией, Карл обновляет образ марки, вдыхая в нее то, что отвечает требованиям от-кутюр. Как говорит Клод Бруэ, «он не изменил кардинальным образом силуэт одежды, но значительно облегчил его. Громоздкая подкладка, все эти приемы, пришедшие от прежних портных, он их упразднил. Он создавал очень строгий покрой, отстрачивая по краю как одежду из фланели и кашемира, так и манто, жакеты, изделия из крепдешина и вечерние платья. Женщинам в них было очень удобно»>1.
Продажи в Chloé взлетают ввысь. «Габи Агьон безумно повезло, что она встретила Карла Лагерфельда. Он оживил ее Дом. Он привнес в него штрих оригинальности, женственности, шарма, которого Дом был лишен прежде. Он был ее благодетелем, ее добрым гением»>2, — уверяет Жани Саме. Один из его будущих ассистентов, Эрве Леже>3, рассказывает, что он работал с утра до ночи, уходил последним и приходил первым. Он наблюдал за другими модельерами, полностью овладевая их стилем. Скоро «Габи Агьон начинает отдавать себе отчет в том, что Карл уникален и что другим здесь делать нечего»>4, — заключает Эрве Леже. Один за другим эти другие уйдут.
Не влияние ли это Виктуар? Отныне, в эпоху, когда молодые дизайнеры, такие как Соня Рикель, Эммануэль Хан или Доротея Бис, открывают под своим именем собственные Дома прет-а-порте, Лагерфельд подписывает свои творения для Дома Габи Агьон.
«Желанием Карла было остаться в Chloé. И так оно и случилось! Благодаря своему таланту и уму он опередил других модельеров и остался на дорожке один»>5, — поясняет Клод Бруэ.
В конце 60-х и начале 70-х годов Модный дом, меняя коллекции, задающие ритм модным сезонам, под руководством Лагерфельда приобретает больше свободы. «Обуженные жакеты и блузки в цветочек, все это в стиле ретро, но киношного ретро: кино в ту эпоху играло очень большую роль, и он ужасно много почерпнул из него. Он рисовал свободную, романтическую и в то же время ранимую женщину»>6, — подводит итог Венсан Дарре.
Карл часто наведывается во французскую синематеку, устраивающую показы фильмов золотого века немого кино. Он насыщается образами. Работает с материалами и цветами, контрастными тонами крашеного шелка. «Карл очень необычно и оригинально использовал графику, — анализирует Патрик Уркад. — Он черпал вдохновение в самых разнообразных источниках, начиная с журналов, не говоря уже о предметах, вазах, украшениях. Он без конца вырезал, перерисовывал, переклеивал… Именно так он создаст свои прославленные модели из набивной ткани, которые приобретут большую известность. Рубашки, прозрачные блузки, шейные платки, платья, пальто, жакеты, брюки […] Культура всегда была права»>7.
Модные показы Дома Chloé сочетают в себе цвет и движение. Не за горами белые «Роллс-Ройсы», шампанское и завтраки в «Максиме». Видения художника воплощаются в жизнь.
Карл Лагерфельд, обязанный хранить верность Дому Chloé, отныне занимает видное место, вызывающее много разговоров. Благодаря своему новому статусу, таланту и ловкости он выторговал себе свободу. Одновременно он стал фрилансером и успешно заключил множество контрактов с другими Домами. «Я не был ни патроном, ни сотрудником, я не принадлежал никому»>8, — подводит он черту. В каждой новой коллекции кутюрье представляет квинтэссенцию Дома, для которого работает. «Для каждого бренда он сумел создать свойственную ему идентичность благодаря своей культуре и живому уму»
