Тем более что лето 1927 года неожиданно оказалось для Ольги Чеховой малоурожайным — одновременно кончились два ангажемента в театре, и она заключила всего один контракт на съемки в главной роли в фильме «Мулен Руж», который стал со временем одним из величайших успехов Оленьки — несмотря на то, что в одной сцене она танцевала эротический танец в объятиях зеленого питона на фоне хора статисток, одетых только в набедренные повязки, а может быть, именно благодаря этому. По мере того как ширился скандал вокруг фильма, росла его слава на всех континентах и соответственно росли доходы его создателей.
Но пока съемки не начались, аванс был небольшой и денег на содержание многоголового хозяйства Чеховых-Книп-перов не хватало. Старшая горничная, ссылаясь на увеличение семьи, требовала добавки к жалованью, обе девочки вдруг выросли из своих одежек, и пора было отвозить Полине Карловне очередные деньги за квартиру.
Встреча с Полиной, как это часто случалось, была назначена в кафе «У Феликса». Оленька была верна заповедям тети Ольги Леонардовны: никогда не выходить из дому небрежно одетой и непричесанной. Когда она, нарядная и душистая, сбежала со второго этажа, где помещались ее комнаты, ее перехватила встрепанная Ада.
— Куда ты на ночь глядя?
— К хозяйке агентства, деньги за квартиру отдать.
— А чего вырядилась как на свидание?
— А это и есть свидание — перед Полиной я должна всегда излучать благополучие. Наши отношения построены на доверии.
— Раз ты не на свидание, Оля, возьми меня с собой. Я сойду с ума, если опять просижу весь вечер в пустом доме одна!
— Ты называешь наш дом пустым? Тут в каждом уголке кто-нибудь храпит!
— Для меня он пустой! Возьми меня с собой, Оля!
— Ладно, — сжалилась над ней Оленька. — Быстро одевайся и пошли!
Пока она выводила машину, Ада наспех переоделась, и они двинулись в путь.
— Оль, ты жалуешься, что денег не хватает, а зачем-то содержишь шофера, хотя сама умеешь водить.
— Неужели не понимаешь? Если бы я уехала на машине, скажем, в Бабельсберг, она бы целый день стояла там и в зной, и в снег. А дома была бы постоянная суматоха: как купить мясо и молоко на всех, кто отведет Адочку на балет, Марину на гимнастику, а Бабу к врачу и так далее. А с машиной все это решается просто — шофер отвозит меня и возвращается в дом.
— Слушай, Олька, ты просто гений по ведению хозяйства! Но скажи мне — ты вот так и живешь? Работа — дом, работа — дом, и больше ничего?
Оленька устало усмехнулась:
— Ты имеешь в виду романы?
— Ну да! Как ты можешь жить без любви? Ты ведь молодая красивая женщина, неужели не хочешь любви?
— Мне кажется, ты слишком большую часть жизни тратишь на любовь, и пока она ничего, кроме бед, тебе не принесла. А я исчерпала свой любовный интерес на Мишке Чехове и получила такой урок, что с меня хватит.
— И никого, никого за эти годы?
— Ну, были короткие интрижки, которые не задели ни моего ума, ни моего сердца.
— А у мужчин?
Уже припарковываясь, Оленька засмеялась:
— Асфальт вокруг меня усеян разбитыми сердцами, и мне порой это отравляет жизнь. Но давай больше не будем об этом.
Не переставая улыбаться, сестры вошли в кафе. Как обычно, почти все места были заняты, но для Оленьки, тоже как всегда, нашелся уютный столик, который, похоже, именно для нее и придерживали. Она сразу увидела Полину Карловну, сидевшую недалеко от них в компании фрау Матильды и еще каких-то незнакомых людей. Заметив Оленьку, та помахала ей издали рукой и показала на часы — мол, подождите немного, скоро освобожусь. За их столиком даже издали выделялся импозантный, элегантно одетый мужчина лет сорока, который непрерывно говорил, вызывая веселый смех своих соседей.
— Кто это травит там баланду? — спросил грубый голос где-то совсем рядом.
— Это Файнштейн, хахаль Матильды, — ответил другой голос, более интеллигентный.
Оленька обернулась — за соседним столиком сидели мужчины средних лет с бросавшейся в глаза военной выправкой, скорее всего бывшие белые офицеры.
— Файнштейн, говоришь? Значит, еврей.
— Файнштейн может быть и немцем. Как ты отличаешь еврейскую фамилию от немецкой?
