— Неправильно, что мы, французы, должны вторгаться сюда. — Она взглянула на Роберта. — Вы улыбаетесь, но для француза это не так очевидно. Вам, англичанам, станет лучше без ваших глупых немецких князьков, проматывающих народные деньги. Вы должны иметь республику и всеобщее голосование.
— И Наполеон принесет нам это? — спросил Роберт.
— С этого начнется. — Ее жизнь была бы проще, если б она меньше думала. — Наполеон что-то здесь улучшит. Но дорогой ценой. Когда он высадится на этот зеленый остров, то сожжет все красивые фермерские дома, мимо которых мы сегодня проходили.
— Вы не можете остановить это, Анник.
Она могла. От нее зависит, сгорят ли те дома вместе с пухлыми фермершами и босоногими детьми. Это стало ее решением, когда шесть месяцев назад Вобан отдал ей в руки планы Альбиона. Выдав их англичанам, она станет предательницей, и за это ее ждет смерть. А Вобана тут же вытащат из его постели, обесчестят и пошлют на гильотину. Франция подвергнется большой опасности, зато дети в том белом фермерском доме будут живы.
А может, и нет. Откуда ей знать?… Возможно, другие такие же невинные дети умрут вместо них. Вмешательство в судьбы государств — страшное дело.
Год назад она поехала бы в Лондон, отдала бы все в руки Сулье и выполняла бы приказы. Сейчас она уже не ребенок, и ее ответ не мог быть простым. Она перевернула на бок оранжевый уголек, сосредоточив на нем внимание. В конце концов, ей не обязательно принимать решение сегодня.
Роберт изучал содержимое корзинки, приобретенное час назад в белом фермерском доме. Под красным цветастым полотенцем лежали замечательные продукты — сосиски, хлеб и маленькие коричневые яйца.
— Я бы не осмелилась просить еду. Знаете, вы очень смелый.
— Не побоялся ужасного кентского фермера в его берлоге? — Он расстелил между ними полотенце. — Они не так опасны.
— Он мог спустить на вас собак. Я их не люблю.
— Приму к сведению.
Волосы на его груди, куда падал свет костра, были золотистыми. Она представила, как это будет, если до конца расстегнуть и снять с него рубашку. Волосы на ощупь будут как мех, а кожа жесткой. Когда она находилась под действием наркотиков, Грей для тепла завернул ее в свою кожаную куртку. Если она прижмется щекой к Роберту, он ей напомнит ту кожу. Твердые мускулы, как у Грея. И руки его будут, как у Грея. Такие же загрубевшие от работы руки он положит ей на грудь…
Анник закрыла глаза. Она не могла сказать, кого сейчас хочет больше — Грея или Роберта? Возможно, она сходит с ума.
— Вот хлеб. Сосиски. — Роберт положил хлеб на красное полотенце, сосиски насадил на раздвоенную ветку. — Не хочу больше ограничивать себя ягодами и кислыми яблоками. Это не жизнь для мужчины.
— Хорошо. Но вы заплатили фермеру. А я не могу покупать такую еду. Имея всего три фунта…
— И шесть пенсов. Да, вы уже говорили. У меня денег значительно больше…
— Поздравляю. Но я не могу взять еду и не заплатить свою часть.
— Моральные терзания?…
— Они повсюду, если ищешь. Но возможно, я глупа.
— Похоже на то. И яйца. — Они лежали на дне корзины в соломенном гнездышке, сделанном женой фермера. — Был человек, который мог сказать, от какой курицы яйцо. В Дельфах.
Он пытается ее отвлечь. Напрасно.
— Это из рассказа Монтеня. Там говорится: «Он никогда не ошибался. Имея множество кур, он мог сказать, какая из них его снесла». Не думаю, что это правда. Впрочем, я не так хорошо знаю кур. Но Монтень не поможет мне узнать, что делать с этой едой, хотя он, конечно, очень умный. Я уже приняла от вас мидии. А я не привыкла, чтобы меня кормили незнакомцы.
— Думаете, я пытаюсь вас соблазнить вареными яйцами? — Роберт выбрал одно и протянул ей, держа его тремя пальцами.
— Не будьте дураком! — Она вдруг очень разозлилась. Хотя взяла у него яйцо, и его пальцы даже не коснулись ее руки. — Вы абсолютно не пытаетесь меня соблазнить.
— Нет. — Он дружелюбно улыбался и совсем ее не хотел. Что было очень досадно. — Дорогая Анник, если б вы остановились тут с вашими цыганами, вы бы прокрались ночью в курятник того милого фермерского дома, чтобы украсть несколько яиц?
