Джайлс стал еще одной приманкой. Оба шли перед ним по коридору, склонив головы, о чем-то шептались. Она была в восторге, что имеет кровного родственника одного с ней возраста, кузена. Она могла бесконечно слушать глупейшие семейные сплетни, радуясь, что все эти люди — ее родственники.
Она уже была неразрывно связана с Робертом. Его дочь и его внучка полюбили замечательных мужчин, теперь за род Гриффитов можно не беспокоиться.
Чего не скажешь о музыке. Войдя в гостиную, он увидел, что Анник стоит, освещенная солнцем, и хмуро смотрит на фортепьяно.
Конечно, она прекрасна, как рассвет. Одна из тех женщин, которые рождены, чтобы сводить мужчин с ума. Старый дьявол Фуше прав в одном: этому агенту пора сменить одежду мальчика и поле боя на салон и политику. Она слишком ценна, чтобы тратить ее способности на военную разведку.
— Когда-нибудь ты захочешь изображать молодую женщину из хорошей семьи. Поэтому тебе давно нужно было выучиться игре на фортепьяно, не знаю, о чем думала твоя мать.
— Я не музыкальна.
— Как и молодые леди из хороших семей. Они поклоняются музе лирической песни Эвтерпе, но совершенно ее не слышат.
— То есть они не могут играть. У меня уже головная боль от ваших классических ссылок, ваших уроков фортепьяно и ваших бесконечных доводов. — Она поставила ноты на пюпитр. — Вы слишком уверены, что я останусь здесь, буду работать на вас и отдам все мои секреты Англии.
— Я уверен. Ты десять лет провела в резне, которую устроил Наполеон в Европе. Ты не простофиля и не сумасшедшая. Чтобы не увидеть Кент поверженным и сожженным, ты дашь мне то, что у тебя в голове.
— И дам преимущество Англии, чтобы я могла увидеть как британские солдаты жгут маленькие фермы Нормандии.
— Или, возможно, ты помешаешь Бонапарту сжечь Вандею. Никто не знает, чем могут обернуться его действия.
— Никто не знает. Это глупость, что вы говорите.
Она еще очень молода. Порой он забывал об этом, разговаривая с ней.
— Я тридцать лет изобретал планы, чтобы управлять событиями. И узнал, что будущее — это не дрессированная собака. Ничто не происходит, как мы планируем. Целесообразность — самая обманчивая из советчиков.
— И все же приходится выбирать. — Анник перевернула нотный лист, затем другой. — Я должна выбрать.
— Тогда не пытайся угадать будущее и сделай это. Делай, что считаешь правильным здесь, в эту минуту. И это, внучка, ты способна отличить.
Невыносимая тяжесть знания, которое она носила, отразилась в ее глазах. Только проблеск. Затем она села за фортепьяно и открыла крышку.
— Если б я даже могла вас понять, хотя и не понимаю, я бы не послушала. Вы скажете что угодно, вы с Греем, чтобы получить желаемое.
— Ты не из тех женщин, которым лгут безнаказанно. Что бы мы ни сказали, решишь ты сама. Надеюсь, мудро.
— Я вежливо разговариваю с вами, потому что обучена уважать возраст и седину. — Она извлекла несколько громких диссонансов, чтобы доказать свое положение. — Вы уверены во мне. Большая ошибка с вашей стороны. Я коварная женщина. Я дам ровно столько информации, сколько захочу, не больше. И сделаю это, но собственному усмотрению и в нужное мне время.
Впечатляющая женщина, как сказал Пакстон. Слава Богу, Роберт знал, как с ней обращаться.
Анник начала разбирать «Прелюдию до-мажор» Баха. Конечно, ее руки не могли быть неуклюжими, однако слуха, увы не было. Гальба выбрал красную софу, заведомо неудобный предмет мебели, закрыл глаза и принял свое наказание.
Музыка резко стихла. «Они едут».
Анник встала, хотя не бросилась к окну. Вобан превосходно ее обучил. Молодая девушка, с нетерпением ожидающая возлюбленного, была еще и опытным агентом, который не делает ошибок.
Теперь Гальба тоже услышал, что они подъезжают. Когда наемный экипаж остановился, из дома вышел Фергюсон, чтобы их встретить. Гальба краем глаза увидел, как Анник расслабилась, впервые за эти долгие часы.
Он вернулся. Разве не глупо было волноваться за опытнейшего Грея, когда он выполнял какое-то мелкое поручение? Любовь сделала ее идиоткой.
Гальба притворился, что не заметил ее слабости, но Анник не обратила внимания на изысканную вежливость.
