Убежденность, прозвучавшая в речи Тимона, заставила Энн вспыхнуть.
Тимон, поймав взгляд потрясенной девушки, понял вдруг, что обращался скорее к себе, нежели к ней.
Она между тем позволила себе вглядеться в лицо Тимона. Его глаза походили не на окна души, а на зеркала, отражающие все внешнее. Губы казались улыбающимися, даже когда были спокойно сжаты. Лицо-маска, скрывающее мысли. Но Энн по опыту знала, что под таким бесстрастным выражением всегда живет тайна.
Она шевельнулась. Достойная задача — раскрыть эту тайну.
— Мы начнем с «Поэтики» Аристотеля. — Тимон прочистил горло, смущенный ее взглядом, как прежде смутилась она.
— Разве Аристотель писал пьесы? — Энн скрыла неловкость за простодушным вопросом.
— Не писал, но его трактат дает четкие наставления относительно построения пьесы. Установленным им правилам следуют и по сей день.
— Тогда я должна познакомиться и с его трудом. — Энн поправила выбившийся локон. — В наше время язык властвует над всем: люди предпочитают слова действиям. Наши пьесы разворачиваются в диалогах, и я должна знать, что говорит об этом Аристотель.
— Должны, — негромко согласился Тимон, облокотившись на разделявший их стол. — Начнем с начала. Аристотель говорит, что основа всего драматического эффекта — сюжет. Наши театры существуют, чтобы рассказывать истории. Однако эти истории, разумеется, должны быть переданы почти исключительно посредством диалогов персонажей.
Маленький паучок выбрался на крышку стола и побежал по ней к Энн. Она, казалось, не замечала, зато Тимон смотрел только на него, забыв обо всем. Он похолодел, забыв, о чем говорил. Он перестал дышать. Сердце громко стучало в барабанные перепонки.
Паук был темно-синим с красным узором на спинке, словно вытканным искусным ткачом. Тимон следил за движениями восьми лапок, за переливами сложного узора. Ткань образов разрасталась, повисла в воздухе светящимся туманом, в котором быстро сменялись картины, угрожая вырваться наружу, прорвав занавес.
Молочно-белая рука Энн быстрым движением смахнула паука со стола. Одно движение, совершенное, как движение танца. Видения погасли.
Тимон моргнул, порывисто перевел дыхание и закашлялся.
— Я питаю отвращение к паукам, — попытался объяснить он. — Вернее, я боюсь, что паук может оказаться ядовитым и причинить вред. Укусы некоторых пауков смертельны.
— В этом зале от них никуда не деться. — Энн обвела взглядом стены. — Здесь так много теней и холодных углов, где может скрыться ядовитая тварь.
— В самом деле, — согласился он, приходя в себя. — Но вернемся к Аристотелю: его концепция сюжета требует, чтобы действие начиналось в определенный момент, его нельзя выбирать наугад и…
— Понимаю, — прервала Энн. — Предположим, наш сюжет начинается со встречи двух персонажей. Встречаются девушка и странный монах.
— Возможно, — Тимон позволил себе улыбнуться. — Первая их встреча может оказаться интересной, хотя общий сюжет должен включать больше персонажей.
— Но как же Аристотель вводит остальных персонажей? — Она склонилась вперед, не сводя глаз с Тимона.
— Он их не вводит, — возразил Тимон. — Аристотель учит нас, что они должны вводить себя сами.
Где-то рядом хлопнула резко закрытая книга. Хлопок громом отдался по залу. Все вздрогнули, все оторвались от дела.
— Как можно сосредоточиться, если рядом точат лясы монах и девица! — возмущенно проскрипел тонкий голосок.
Тимон обернулся к говорящему и увидел тощего как жердь, сутулого сероглазого человека, сидевшего за столом позади Энн. Тот отвел глаза, но лицо его исказилось от ярости.
На минуту все затихло.
— Молчание в этом зале, — заметил Тимон, обращаясь к Энн, — звучит громче крика. Вы согласны?
— Все равно, я готова бросить ему вызов, — одним дыханием ответила она.
— Благоразумно ли это?
Тимон еще не закончил говорить, когда Энн встала.
— Тысяча извинений, мастер Лайвли, — ее голос никак нельзя было назвать извиняющимся. — Я знаю, что мой энтузиазм может раздражать. Я удаляюсь.
Она собрала перья, бумагу, несколько книг, лежавших перед ней на столе.
— Виноват один я, — поправил Тимон, также встав. — Я — брат Тимон, принятый недавно на место наставника…
