У Рубенса было множество учеников. В его антверпенской мастерской работали десятки талантливых юношей, каждый из которых мечтал сравняться с великим мастером. Среди них находился и Ван-Дейк. Интереснее всего то, что он поступил в мастерскую Рубенса, проучившись уже восемь лет у ван Балена Старшего, одного из известнейших живописцев Антверпена. Больше того, гильдия святого Луки, считавшегося покровителем живописцев, присвоила уже Ван-Дейку звание мастера.
Но он все начал сначала. У Рубенса. Стал его любимым учеником. Потом — великим художником.
И вот мы рассматриваем в музее совместную работу учителя и ученика «Муций Сцевола перед Порсеной». Я до сих пор не знаю истории, которой посвящена эта картина. И не хочу знать. Иначе пропадет все впечатление. Ну, как бы это получше объяснить… Ну, будет не картина, а что-то вроде иллюстрации к книге: что написал писатель, то и изобразил художник.
А так я сам все представляю. Без подсказки. На троне сидит могучий человек. У него жестокое, мрачное лицо. Такой ни перед чем не остановится. Это видно и на картине — у ног человека на троне лежит воин с кинжалом в сердце. Тут же на высокой резной подставке горит огонь. Над ним держит руку воин с мужественным открытым лицом. Ему страшно больно, но он гордо глядит в глаза человеку на троне. Мол, не боюсь я тебя и твоих палачей. Это ты должен меня страшиться!
— Гимн мужеству; — задумчиво проговорил папа, угадав мои мысли.
— На такого можно положиться, — подхватил Ференц.
Я ничего им не ответил. Я думал о Рубенсе и Ван-Дейке, подаривших людям картину, которая будет вечно прославлять стойкость, верность и мужество…
Ференц настойчиво приглашал нас с папой в гости, но у нас не оставалось на это времени. «Амур» покидал Будапешт.
— Прощай, дружище!
— Значит, все как договорились?
— Да, да, — заверил я Ференца. — Только отвечай подробней. И о бое гладиаторов напиши.
— Павлик, приезжай ко мне в гости в Артек. Ладно?
— А попадешь туда?
— На следующий год я в нашей школе — первый кандидат. Уж постараюсь!
— Папа, съездим к Ференцу?
— Все зависит от абстрактной науки алгебры, — ответил отец.
Теплоход отвалил от пристани, а мы никак не могли закончить разговора. В последний момент, когда «Амур» уже отделяла от берега широкая полоса воды, я завернул в платок записную книжечку с видом нашего города на обложке и кинул ее Ференцу.
— На память!
Он что-то прокричал в ответ, но ветер унес его слова…
Почти весь путь до Братиславы я провел на ходовом мостике. Учился читать лоции, разбирался в условных значках карты. На одном участке, где река была глубокой и прямой, лоцман разрешил мне постоять у рулевого колеса. Стрелка компаса передо мной показывала на северо-запад. Я вел по Дунаю огромный теплоход!
Стоило мне повернуть колесо вправо, и «Амур» послушно выполнит мою волю. Очень хотелось испробовать, как это будет. Но я понимал, что теплоход не игрушка, поэтому вел его по прямой. Но прямой почему-то не получалось. Лоцману приходилось то и дело класть свои руки на мои и чуточку подправлять курс.
— Не учитываешь течения, — заметил капитан. — В легковой машине по шоссе ездил?
— Конечно…
— Значит, видел, что шофер все время слегка поворачивает руль. То в одну, то в другую сторону.
— Видел…
— Так и в судоходном деле. Рулевому приходится учитывать силу и направление течения, волн, ветра. Вести корабль точно по курсу — это большое искусство. Не всякому дается.
— Я бы быстро выучился!
— Не думаю…
— Почему?
— Солидности в тебе мало, спокойствия. Нервы у рулевого должны быть железными, а у тебя выдержки никакой.
— Да я, если хотите знать, всех в «гляделки» побеждаю!
— В «гляделки»?
— Давайте попробуем.
— А как это?
— Смотреть друг другу в глаза. Побеждает тот, кто дольше выдержит.
— Думаешь, это признак воли?
— Точно!
— Ерунда! Девчачья это игра. Раньше гимназистки да девицы из благородных пансионов ею увлекались. Уставятся друг на дружку и смотрят до слез. Вот оно, браток, как получается.
Тут я припомнил, что «гляделки» принесла в наш класс Валя Макарова. Та самая, что всех поучает и мирит. Сперва играли одни девчонки. Потом они и нас втянули…
