– Можно взглянуть на это и так.
– Значит, для того чтобы я смогла достичь оргазма, мне надо в некотором смысле вновь феминизировать себя?
– Вы боитесь поставить себя на место женщины. Боитесь быть отвергнутой, боитесь умереть.
Наступило молчание.
– А как же любовь?
– Любовь?
– Та любовь, которую я испытываю к вам, например. Та самая любовь. Очевидно, что вы для меня – отец. Но вы также мой ребенок, которого мне хочется защищать. По отношению к вам у меня чувства одновременно дочерние и материнские. Вам это не кажется любопытным? Мне нет. Когда любишь, все виды любви перемешиваются. Вы для меня – все.
– Как раз здесь вы существуете как субъект, а не как тело, Мари. От субъекта к субъекту.
– Это и есть настоящая любовь?
– Как любой перенос… Вам же случалось любить мужчин, состоявших в паре, у которых были другие женщины, и это, похоже, вас не смущало. Вы ведь не требовали от них, например, бросить этих женщин, чтобы жить с вами. Вы словно втайне искали любовный треугольник…
– Да, возможно.
– И я сказал бы даже, что, возможно, женщина любимого вами мужчины могла играть для вас возбуждающую роль. Или быть в некотором смысле посредником вашего желания… или же вы отчаянно пытались понять, как устроена нормальная пара, потому что сами вы только в отрочестве узнали, что у вашего отца была долговременная и прочная связь с женщиной скромного происхождения. Ведь во времена вашего детства он был связан со своей женой, то есть вашей матерью…
Мари затаила дыхание.
– Правда… Так я и начала. С Леандри, шантажистом. Сначала я была подругой Адели, его жены. Потом с Аристидом Брианом – я знала, что у него есть постоянная любовница. С Жаном тоже, поскольку он был мужем Женевьевы, подруги моего детства… Хотя я не люблю женщин… Для этого я слишком люблю мужчин. Я нуждаюсь в них, в их взгляде, в их желании.
– Есть в вас, Мари, что-то очень мужское, мужественное, хотя вы полноценная женщина.
– И… Вы думаете, что это моя мужская часть мешает мне достичь наслаждения?
– Нам надо будет исследовать это. Вы не считаете?
Вот и добрались, подумал доктор Фрейд. Эта женщина сопротивляется ему – в психоаналитическом плане. Фригидная женщина, которую он исцеляет. Может, это симптом того, что он считал женским мазохизмом? Женской способностью сносить страдания ради другого и из-за другого, а в некоторых случаях доходить до причинения их самим себе. Он даже писал об этом в своем труде «Побитый ребенок», по поводу типичной фантазии – бичевания. Словно женщина желает, чтобы ей причинили боль. Словно это тайный источник наслаждения. Неужели этого и в самом деле хотят женщины?
Как найти свою свободу среди всех этих господств, подчинение которым женщина сама себе навязывает? Мари в поисках своего наслаждения, истеричные женщины в поисках своего господина – выходит, все женщины хотят, чтобы над ними господствовали, но при этом хотят также освободиться от господства? Это двойственное противоречивое движение ведет их к несчастью. К несчастью любить и быть любимыми, к невозможности обрести высшее наслаждение, быть покорной и ненавидеть покорность: невозможная женственность.
– Я полагаю, Мари, – произнес он после некоторого молчания, – что этот рабочий сеанс и все эти серьезные умозаключения, сделанные вами о самой себе и обо мне… делают из вас аналитика, способного в свой черед обучать аналитиков в чистой традиции дидактического психоанализа. И я не сомневаюсь, что вы успешно займетесь этим.
Фрейд перевел взгляд на руку Мари, которую он по профессионально-этическим причинам никогда не хотел брать в свою, когда она просила его об этом… хотя, быть может, это была всего лишь цензура своего Сверх-Я, сопротивлявшегося его желанию сделать это.
И, взяв руку Мари, он долго держал ее в своей.
