Наконец, он увидел Фрейда. Тот полулежал в шезлонге с открытой книгой – иллюстрированным изданием Библии. Он выглядел бледным и ослабевшим, но в его глазах сохранился особый блеск. Рядом с ним на комоде стояли безделушки из нефрита и великолепная китайская ваза, на которой задерживается взгляд, как и на всех остальных предметах в кабинете, которые завораживали.
– А, вы смотрите на вазу, – заметил Фрейд. – Обратите внимание, там нарисованы три эмблематических дерева: слива, сосна и бамбук. Слива олицетворяет независимость, поскольку ее цветы распускаются, не имея нужды в плодах; сосна – зиму и сопротивление холоду, что означает постоянство и стойкость дружбы; а бамбук гнется, но не ломается – это верность и постоянство, драгоценные качества в друзьях… Я рад видеть вас здесь, – добавил он, протягивая руку. – Анна предупредила меня, что вы зайдете, но не сказала зачем. На самом деле она боялась, как бы вы тут не оказались ради слежки за нами!
– Я хотел вас видеть. Вы ведь помните, что я люблю путешествовать? Хотел лично удостовериться, что моя миссия успешно завершилась. Но я и в самом деле вижу, что здесь все на своих местах и в полном порядке.
– Это благодаря вам мои книги и статуэтки снова со мной, – сказал Фрейд. – С ними я не чувствую себя здесь на чужбине. И они напоминают мне о моих прежних путешествиях, о друзьях, которые мне их дарили.
– Я сам их упаковывал, вместе с вашими одеялами и постельным бельем.
– Нам хорошо здесь. Англичане устроили мне восторженную встречу. Я даже принял двух секретарей из Королевского общества, которые привезли сюда священную книгу этого почтенного заведения, чтобы я поставил в ней свою подпись. Они согласились нарушить правило из-за моей болезни и предприняли эту поездку исключительно ради моей особы. Такие поблажки оказывают только королям. Так что я присоединил свое имя к именам Ньютона и Дарвина… И оказался в хорошей компании, не правда ли? Я снова начал работать над своим «Моисеем» и намереваюсь закончить его, хотя не знаю, сколько времени сердце позволит мне выполнять эту работу. Но писательство поддерживает меня в форме. Мне бы хотелось закончить сочинение своих последних посланий к человечеству. А еще я затеял писать «Краткий курс психоанализа». Подумал, что такое произведение наверняка будет довольно полезно, не так ли? И опять вернулся к вопросу, который уже давно меня изводит. Это касается Шекспира. Кто же все-таки автор его монументального наследия – он или Френсис Бэкон? Или есть другая гипотеза? С тех пор как я здесь, это не дает мне покоя. Идет ли речь о стратфордском мещанине или же о человеке благородного происхождения и большой культуры? Я читал его, когда был подростком, учил его трагедии наизусть…
– Двойственность личности автора наверняка составит вам проблему… Не зная, кем он был, вы не сможете применить к нему вашу психоаналитическую теорию.
– Видите ли, на самом деле для меня будет проблемой вопрос о его отце. Точно так же, как с отцом Моисея. Был ли он сыном еврейской рабыни или египетского фараона? Если Шекспир был сыном неотесанного мещанина Джона Шекспира из Стратфорда, а не аристократом, графом Оксфордским Эдвардом де Вером, то он просто не смог бы написать все эти грандиозные произведения…
– Однако вы сами были отпрыском захолустного городка Фрайберга и при этом точно являетесь автором своих произведений.
– Если только создатель психоанализа не Брёйер… Или Аристотель, который первым заговорил о катарсисе как об эмоциональной терапевтической разрядке. Или гораздо более близкий дядя Марты Якоб Бернаис, известный филолог, желавший примирения Библии и греко-римской культуры и приписывавший катарсису медицинскую, гомеопатическую функцию, способность исцелять зрителя с помощью спровоцированных эмоций.
– Вот ваши истинные отцы.
– Воистину психоаналитическое наблюдение… – И он добавил, помолчав: – Единственное, чего мне здесь не хватает, так это моих сестер. У вас есть новости о них?
– Я их видел.
– Как они? – спросил Фрейд, привстав со своего ложа. – Как их здоровье?
– Чувствуют себя усталыми и больными… Я пытался объяснить им ситуацию.
