— Тысь моя майка.
— Что?.. Платье? Туфли? Серьги?..
— Не-ет… Сегодня же…
— День нашей свадьбы. И мне уже пора. Осталось лишь последнее.
Вот ради этого «последнего» я окончательно все на свете забыла. Ради одного этого поцелуя. Утром, наспех, уже убегая, чтоб больше никогда в жизни не расстаться…
— Я тебя никому не отдам.
— Ух ты… Вообще то, это — мой текст. Зато теперь я спокоен.
И ушел прямо в рассветную мартовскую муть.
Но, сам день нашей свадьбы выдался на удивление солнечным. И родственники мои, два дня, как оккупировавшие все этажи нашего родового гнезда, тоже лучились и переливались яркими тонами своих праздничных нарядов, но краше всех была Варвара, которая, кажется и спала всю ночь в обнимку с корзиной «цветочницы». Ей в пару был срочно выдвинут и «паж», серьезный Ников кадет, Игнат, прибывший сразу после казарменной побудки. И дети сейчас, едва познакомившись, путались у всех под ногами. Один — с подушечкой для обручальных колец. Другая — со своей, пока пустующей, корзинкой. Пока Софико не увлекла их в самый дальний уголок накормить (спасибо ей, а то я сама… н-да).
— Деточка, счастья тебе, — подхватила меня за длинный кружевной подол старушенция с красными намалеванными губами.
— Спасибо… мама, а кто это?
— Ой, я вас не успела познакомить. Это — твоя двоюродная бабка по отцу из Медянска, Доротея.
— А-а.
— Чтоб здоровья на много чад и в доме без чада, — подмахнул к нам крепыш с глазами, скошенными прямиком в курносый нос.
— И вам… спасибо.
— А это — твой дядя по моей линии, тот, который в детстве в молотилку упал. Он плохо слышит… Мы потом все вместе их с женихом поздравим!
— Мама! Я-то слышу хорошо.
— Ой, а ты пойди пока куда-нибудь, не провоцируй народ своим… с-своим…
— Мама!
— Я не буду, доча. Не буду…
— Тетя Катаржина, вам платочек принести?
— Ох, Варенька… Софико! А где те розы, что надо срочно на лепестки Вареньке порвать?
— Славек и Кети этим как раз занимаются!
— Агаточка, дай ленточку в волосах поправлю. И вообще, переплести бы их еще раз.
— Тетя Гортензия, кыш! Фу!
— Едут!.. Едут!!! — я еще удивиться успела, до того, как сердце мое упало вниз на два этажа, что самым первым этот факт разглядел мой дядя из молотилки. Да, тьфу! А откуда он? — Приехали! Вы-во-ди!..
Ник, внизу, у самого основания нашей скрипучей лестницы, показался мне рыцарем-спасителем в своих надраенных до блеска черных доспехах, а глаза его, гранитно-серые, которые вечно смеются… и почему я так долго к этому мигу шла? Да ради одного этого зрелища…
— Ты — прекрасней всех на свете. И… я тебя никому не отдам.
— Ага, — с последней ступени уткнувшись в его холодный после улицы нос. — Теперь это — твой текст… Веди.
От Гусельниц до Бадука — всего тринадцать с половиной миль. Мы их промахнули в одно морозное дыхание на двоих. Вдвоем в украшенной цветами и лентами крытой коляске. А у входа в городское здание бадукской управы нас уже ждал коридор из выстроенных в струнку рыцарей Прокурата. Вся родная комтурия Ника со своими пафосными шлемами в одной руке и вскинутыми в салютах мечами — в другой. И как же это… красиво. До того красиво, что весь наш семейный «шабаш» моментально проникся и притих (может, боялись, что мечами зашибут?). А вот нотариус, ждущий нас в большом гулком зале, струхнул не таясь. Но, Года его плечом поддержал (или путь заслонил до спасительной внутренней двери). Так, что ритуал бракосочетания начался без заминок: гости вдоль узкой дорожки, Варвара, сеющая лепестки роз, Игнат, строевым маршем с подушечкой и заключающими — мы с папой, тихо шмыгающим носом. Ах, да, еще — музыка. Но, я музыкантов не разглядела.
— Вы что-то имеете сказать своему жениху?
— Имею. Вообще-то, по традиции, он мне должен первым сказать.
— Ах, извините… Вы что-то имеете сказать своей…
— И таки я ей скажу, — под хихиканье Вари, болтающей уже пустой корзиной. — Любимая, клянусь тебе в своей преданности. И обещаю оберегать от всех несчастий.
— Ты еще хотел…
— Что, Варя?
— Ты еще…
— Я помню. Агата, ты — моя Дама сердца навеки.
— У вас — всё?
— Я могу еще…
— Я понял. А вы теперь имеете…
— Да. Я теперь «имею» все, чего только хотела. Ты со мной и это — самое главное. Все остальное мы разделим напополам, но, душа моя без остатка — твоя… Ма-ма…
