— Хитрющий, — сказал Басманцев. — Я читал книгу, называется «Тамерлан», так там описан один случай… — И он, торопясь и сбиваясь, начал рассказывать этот случай, а за ним и другие, все, что он прочел в книге о Тимуре. Раньше никто бы не поверил, что Федя Басманцев знает столько замечательных историй о каком-то хромом полководце из далекого четырнадцатого века. Дина Борисовна слушала его так, будто все это было ей раньше совершенно неизвестно, и часто переспрашивала, особенно в том месте, где Басманцев рассказывал, что вот жили в городах люди, строили красивые дома, делали ковры, книги, вазы, и вдруг по желтой пустыне налетала конница сельджуков и все уничтожала на своем пути, а зачем — непонятно. Она очень увлеклась и не заметила, что Татьяна Васильевна поднимает руку и показывает ей на часы, а когда заметила, было уже поздно — половина урока прошла.
— Ой! — воскликнула она. — Хватит, Басманцев, хватит. Садись, отлично. Мы переходим к следующей теме: «Школа, наука и искусство в двенадцатом и тринадцатом веках».
Она сняла с руки часы и положила их перед собой.
— Вы все, конечно, знаете, что образование не всегда было обязательным делом. Но вы и представить себе не можете, как мало грамотных людей было в начале нашего тысячелетия. Многие императоры и князья даже не умели писать и читать, а своих воинов считали на палочках, как первоклассники. Все непонятное, что встречалось людям в жизни, они сваливали на бога и чудеса. А как же иначе. Ведь это было страшно; когда что-нибудь непонятно, — ужасно хочется понять, я это знаю по себе.
Видно было, что она очень переживает за тех древних людей, будто ей самой приходилось жить с ними и разделять их невежество — бояться грома, падающих звезд, черных кошек, колдовства, извержений и других интересных явлений природы. Она ходила рядом с партами, изредка останавливаясь, поправляя рукой свою мушкетерскую прическу, и Глеб почувствовал, что он сам тоже начинает волноваться и представлять себе каких-то неизвестных людей, которые жили до него на свете, беспокоились о своих друзьях, путешествовали, воевали и, наверно, даже не думали, что вот будет он, Глеб Зенуков, ученик 6-го «б» класса, словно это такие пустяки. И, чтоб исправить их ошибку, он попробовал вообразить все множество живущих сейчас на земле людей и тех, которые еще будут жить, но испугался непривычной огромности таких мыслей и отчаянно замотал головой.
— И вот даже в эти темные времена, — говорила Дина Борисовна, — появлялись замечательные люди, ученые, которые стремились познать законы природы и заставить их служить человеку. Они положили начало многим современным наукам. Одним из таких ученых был Роджер Бэкон, англичанин. Мне он нравится больше всех. Он родился, — она взяла у Глеба учебник истории и прочла там, — в тысяча двести четырнадцатом, а умер в тысяча двести девяносто четвертом году. За свою жизнь он сделал множество открытий, но современники о них ничего не знали, и только через триста лет его работы были найдены другими учеными. В одной из книг он писал так — вы только послушайте: «Четыре, в высшей степени заслуживающие порицания, вещи составляют помеху делу истины. Преклонение перед ложным авторитетом, укоренившаяся привычка к старому, мнения невежд и гордыня мнимой мудрости». И дальше: «Где имеют силы эти помехи, там не действует ни разум, ни закон, там нет места для правды, там не имеют силы предписания природы, господствует порок, добродетель исчезает, там царствует ложь и гибнет истина».
Слова эти по отдельности всем были знакомы и понятны, но, составленные вместе и прочитанные вслух, они превратились во что-то необычное и возвышенное, отчего многие покраснели и согнулись над учебниками, словно стыдясь чего-то. Дина Борисовна опять увлеклась и не смотрела ни на часы, ни на Татьяну Васильевну, которая махала ей рукой, пытаясь сказать, что хватит про Бэкона — нужно переходить к другому материалу.
— Он занимался разными науками, — продолжала Дина Борисовна, — математикой, механикой, астрономией. И еще он был немножечко алхимик.
