– Вы смеётесь над
любовью, ваше высочество, – расстроенно произнёс "король проповеди".
– Я смеюсь не над
любовью, – она сразу посерьёзнела. – Я смеюсь над первым научным объяснением, –
и совсем уже холодно спросила:
– Надеюсь, над вторым вы
не дадите повода смеяться?
– А второе объяснение –
это русская погода, осень-зима надвигались, а эти два времени года – ох-хо-хо,
гибельны для любой армии сами по себе. Печальный опыт Наполеона – типичный
пример для тех, кто пренебрегает этим.
"А нечего тогда лезть!"
– сердито подумала она, и мысль эту явно дополняло "к нам". Опять же,
ничего она не знала о вьюжно-морозном штурме астраханских стен прямо с
походного марша, но ей казалось неправдоподобным, что среди тёплого августа
Тамерлан испугался будущих морозов. Раздавив на Оке неумелых ополченцев Василия
Димитриевича, ему б до Новгорода и назал вполне двух недель хватило. Над вторым
научным объяснением она смеяться не стала, только усмехнулась и головой
покачала. Сколько раз она потом сталкивалась с этим, когда не хотят видеть
очевидные вещи такими, как они есть, и не иноземные "короли
проповеди", а близкие окружающие подданные, которые подданными быть
перестали, а судорожно пилили сук, на котором сидели. Но всё это потом.
Вскоре она приехала
первый раз в эту страну, хозяйкой которой ей предстояло стать, приехала в гости
к Элле и её супругу, Великому князю Сергею. И, оказавшись впервые на литургии,
испытала ощущение, которому так и не смогла подобрать названия. Сказать, что
она была ошеломлена, значит, ничего не сказать. Видно, в человеке, где-то в
потаённых недрах души, сидит ещё одно чувство, до времени не проявляемое, некий
сгусток из ошеломления, радости, вдохновенного взлёта всех душевных и
интеллектуальных сил, который жив ожиданием, что должно свершиться что-то
важное, главное в жизни, и тогда оно, это чувство, заполнит собой и душу, и
тело, для которых откроется новая и единственно нужная тайна бытия. И это
"что-то", оказывается, только здесь, оно тоже единственное, и
называется оно – литургия. То, что она чувствовала в Дармштадте, когда
вглядывалась в подарок избранника, бумажную икону Владимирской Божией Матери,
сейчас, в этом храме, среди этого действа, называемого литургией, было стократ
усилено, её разом, как единое целое, охватило оно всей своей могучестью и
реальностью.
Что всего их семь – она
уже знала, но особо остро ощущалось таинство священства в лице необыкновенно
красочно облачённого священника, таинство действенное и действительное: он был
законным духовным лицом, соблюдающим законную внешнюю форму, согласно
Божественному установлению. И если нет законности его священства, нет
законности рукоположения, нет и таинства. И ещё: она почувствовала сейчас
требование таинства к ней: требование искреннего желания и готовности принять
его, осознать величие совершаемого и верить искренне. Иначе – осуждена будешь,
иначе – погибель. И это тоже чувствовалось, да так, что лёгкая дрожь-судорога
по телу прошла. Лики святых успокаивали. Никогда она не видала столько икон
вместе. И, главное, Она здесь, настоящая, большая. И уже тогда прозревала юная
Аликс, принцесса гессенского задворка Германии, будущая хозяйка земли Русской,
что будет значить этот Лик, эта икона в её дальнейшей жизни. И, главное,
благодаря Ей, принятие православия совершилось у Аликс проще и безболезненнее,
чем у её сестры Эллы. Тот Лик Её, который встречал Алису впервые на первой её
литургии, назывался Феодоровским. И как удивительно они похожи с Владимирской!
Те же притягивающие к себе глаза, обращённые ко всем сразу, и Младенец, левой
своей щёчкой прижимающийся к правой щеке Матери. И будто что-то шепчет Ей.
Потом она узнала, что Феодоровская – тоже родовая святыня Романовых. Вместе
они, Феодоровская и Владимирская, присутствовали триста лет назад в Ипатьевском
монастыре, когда архиепископ Рязанский Феодорит, указывая на предстоящие иконы,
грозно обращался к юному Михаилу, грозя этими святыми образами, что если
откажется он принять царство, то будет отвечать перед судом Божиим за кровь и
слёзы христиан. " ...Волею Бога сии святые иконы совершили путь из Москвы,
преклонись же перед ними и повинуйся! Если откажешься, на тебя падёт бедствие
Отчизны. И настанет вновь междоусобие, и расточится царство Московское, и
услышат о безгосударстве нашем враги, и придут и расхитят нас!.." И юный
отрок Михаил стал Царём Михаилом Феодоровичем.
