— И ещё я хочу есть, ужасно, как зверь в лесу, — прошептала, радуясь занятию, которое скрасит ожидание до пробуждения мужа.
— Муж… — отодвинулась, чтобы в полумраке рассмотреть спящее лицо. Почти не видно, слишком смугл и тёмен. Но вспомнила снова, как нависал над ней недавно, и лицо его превратилось в маску богомола, в которой ничего человеческого, и как всё внутри зашлось и обрадовалось этому. По тёмному лицу пробегали отсветы гаснущего светильника, и она смотрела жадно, не отрываясь, рвалась ему навстречу, будто хотела разбиться об его живот и грудь, до боли. И если бы превратился в зверя совсем и разорвал, закричала бы от радости. Так вот что такое — настоящий муж.
Нащупав босыми ногами край сбитой циновки, встала и потянула из его пальцев свою руку, медленно и осторожно. Укрыла шкурой, не зажигая огня, пошла в угол хижины, к мешкам и глиняным кувшинам. Мимо лица проплывали пахнущие дождем огни, как в море, когда ныряешь ночью. Растопырила пальцы — поймать, но размытый огонь лениво увернулся, осветив ладонь бледным светом. Найя снова засмеялась, опускаясь на корточки рядом с полупустыми мешками, запустила в один руку и достала горсть орешков в непрочных, как сухая бумага, скорлупках. Ела торопливо, оглядываясь и прислушиваясь к тому, не проснулся ли. Но слышала только помуркивание Синики, неутомимо игравшего со светляками.
Наевшись, прихватила пустую миску и, пройдя к задней стене, нашупала и уложила по глиняному краешку конец лианы, погладила и сжала. Капли, стекая, защекотали пальцы. Найя ждала, облизывая пересохшие от орехов губы. Пусть натечёт побольше. От невидимой миски поднимался мягкий аромат цветов и бродящего сока. И она опять подумала, удивляясь и радуясь, что её нос чует в сто раз больше, глаза видят то, что за краем зрения, и даже спиной она знает, что происходит позади. Это её тело вспоминает всё, что умеет.
— Я так задумана, — прошептала. Что-то произошло с ней, будто под длинными столбиками цифр, многоточий и вопросительных знаков проведена, наконец, черта. Но под чертой — бесконечно продолжается белый лист. На котором ещё писать и писать знаки своей судьбы.
Всё радовало её сейчас, и это обрадовало тоже. То, что было с ними перед тем, как мастер упал рядом на постель, сползая с её потного плеча, и заснул, будто умер, оно переполнило её силой, которая — откуда взялась? Но её точно было больше, чем две их силы, сложенные вместе. Была она другая — третья сила.
Большими глотками выхлебала напиток, остро наслаждаясь утолением жажды, вытерла губы и оглянулась. Светляки размытой лентой протягивались к окну, к щелям в двери и, просачиваясь, уходили в дождь.
— Синика… — сказала шёпотом, раздумывая, что бы ещё сделать. И замерла испуганно, прислушиваясь к своему телу. На груди, повыше рёбер и у самого горла вдруг набухло тяжестью, запульсировало, шевелясь. Найя осторожно, пугаясь и не понимая одновременно, повела вспотевшую руку с миской, ставя её на пол. Медленно коснулась кожи и отдернула пальцы в страхе, нащупав плотное тело, выпирающее бугром под горлом. Ужас кинулся в низ живота, подломил ноги, заставляя сесть на пол. И — в голову, распяливая виски, между которыми трепались, не улетая, бессмысленные мысли и вопросы, словно бельё на веревке.
— Синика! — повторила дрожащим голосом, глядя в стену перед собой и держа на отлёте руку с памятью прикосновения к чужому, лезущему из её тела. У ног защекотало меховой лентой, и Синика муркнул негромко. Не зашипел, не крикнул, как бывало, когда в хижину заполз огромный, похожий на скорпиона членистый зверь размером с хорошую крысу. Просто закрутился рядом у ног, как будто ничего не случилось, тихо помуркивая, подталкивал к очагу.
Пригибаясь, чтоб не отрывать ладонь от вьющейся меховой спины, Найя двинулась к сложенным камням, медленно села, стараясь держать спину прямо и зашарила руками, доставая чирок и кремень. Разводя руки и болезненно кривя лицо, смогла зажечь огонёк и сунула горящую веточку в горку приготовленной растопки. Смотрела в заплясавший огонь, боясь перевести взгляд на своё обнажённое тело, с которым происходило что-то, прижимаясь сухой тяжестью, ворочалось на боках и бедрах, скользило непрерывно. И наконец, прерывисто вздохнув, решительно наклонила голову. В оранжевом свете очага змеиное тело, льющееся по изгибу бедра, казалось цветной водой, свитой в тугую медленную струю.
