Почувствовав, как напряглось тело, приподнялась на локте — посмотреть на его профиль. Ждала, когда повернёт голову, глянет в ответ и успокоит взглядом. Не повернулся, и профиль на фоне подушки стал жёстким, будто нарисованным.
— И всё? — спрашивая, почти не шевелил губами.
— Витенька… посмотри на меня, пожалуйста. А?
Теперь она сидела над ним, так же, как он недавно. Витька повернулся на спину. Серые глаза темнели на серьёзном лице. И всё. Ни удивления, ни интереса. Просто ждал.
Аглая смотрела на него. На глаза, широко расставленные, и из-за этого иногда казалось, что чуть косые, заячьи. На прямой нос со шрамиком сбоку. Плотно сжатые светлые губы. Хотела спросить, почему испугался так, но вместо того сказала растерянно, с надеждой на ответ:
— Я тебя люблю…
Он не ответил. Только потянулся, нашёл ее руку и приложил ладонью к губам. Помолчав, спросил, щекоча кожу:
— А ещё что видела? Почему про меня?
Аглая снова увидела бесстрастные глаза из сна. Но поверх её ладони смотрели другие, серьёзные и встревоженные. И она ответила:
— Ну… змеи эти. Они были похожи на твою.
— И всё?
— Да, — ответила, чтобы только увидеть, как из его взгляда уходит тревога. И она ушла. Шевельнулись губы, он снова поцеловал её ладонь и, закрывая глаза, обхватил, притянул к себе, прижимая рукой поверх лопаток.
— На мою насмотрелась, вот и снится ерунда.
А она снова увидела плоские головы, покачивающиеся, меняющие положение, чтобы… чтобы лучше увидеть, как бьётся привязанная к стене.
— Вить… ты мне обещал показать снимки. Мне ведь утром в институт, потом домой.
— Не забыла.
— Ну что ты! Когда засыпала, пожалела, что не успели.
Она села, но Витька снова притянул её к себе, поцеловал в кончик носа, поправил волосы за ухом. И отпустил.
— Бери простыню и тапки. Пойдём, чуть-чуть посмотришь. Только недолго, чтобы выспалась.
— Хорошо.
Витька голый прошёл по комнате, нажал на кнопку компа. Ей хотелось сидеть и смотреть, как он ходит, как двигаются лопатки и кожа на боку собирается складочками, когда поворачивается. Как наклоняется, выставляя одно плечо всегда немножко вперёд. И свет монитора перебирает волосы над оттопыренными ушами.
— Ну, что ты там?
Подхватывая край простыни, чтобы не наступать, подошла через полумрак большой комнаты от жёлтого света над постелью к голубоватому свету монитора и замялась, разыскивая взглядом табуретку. Витька обхватил её рукой, усадил на сдвинутые колени. Уложил её руку поверх своей шеи и, щекочась лохматыми волосами, устроился так, чтобы смотреть из-под руки.
— Тебе же неудобно.
— Тебе удобно?
— Да.
— Сиди тогда.
И Аглая затихла на его коленях. Пусть снятся страшные сны, и пусть он даже не ответил на её слова про любовь. Если потом сидеть вот так, вдвоём, как одно.
— Какую папку?
Смотрела на ровные ряды жёлтых квадратиков и подписи под ними.
— Мне выбрать, самой?
— Угу.
— Тогда эту. Порталы.
Он двинул мышку, открывая первый снимок.
… Над вытоптанной в белую пыль дорогой посреди степи — старый дом без дверей. Сверкает побелка там, где не съёл её ветер, а там, где сошла, что-то говорят старые камни изгибами трещин, пишут тем, кто умеет прочесть. В толстой стене, так что надо поднять голову, — проём бывшего окна, в котором через внутреннюю пустоту — другой. И там, за слоями камней и нутра бывшего дома — небо с крутым краем облака…
— Витя…
— Что?
— А всё облако, оно где? Край виден, а за домом, в небе, — его нет.
Под её рукой шевельнулись плечи. Ответил:
— Фотошопом я не пользовался.
… Огромный обрыв по всей площади кадра, и видно, как время сжимало в кулаке слои, сминая, как пластилин. И потому цветные слои изогнулись, рванулись петлями, как её крик во сне, в попытках вывернуться из кулака. Но только изменили себя, не сумев уйти. И в самом низу придавленная массивом глины узкая нора, чёрный глаз без дна, туда, в толщу. А по краю — запачканные кристаллы слюды, торчат, вылезая из глины, как неровные зубы…
— Это где?
— Азов. Там есть места, которые будто жуёт время. Земля ползёт в море, обваливается, зарастает травой и снова сползает. И так было всегда. Но берег всё время на одном и том же месте. Сколько я его помню с детства.
