Корсаков не знал, какой модели пистолет греется сейчас в его кармане. Просто времени не было рассмотреть. Что-то солидное и элегантное, как БМВ. Но Корсаков предпочел бы сейчас простой, как топор, но надежный, как солдатский котелок, «калашников». И минимум пять снаряженных рожков.
Переулок был настораживающе пуст; редкие машины, припаркованные у бровки, казались неживыми. Чувство опасности, близкой и неотвратимой, стальным обручем давило на сердце.
Над головой в ветвях чахлого вяза забились вороны. Истошно заорали и черными крестами взмыли в вечернее небо.
Корсаков шарахнулся в сторону.
Из подъезда вышел седой мужчина в тренировочном костюме. До него было метров тридцать, и Корсаков решил обойти «спортсмена» по другой стороне.
Только сошел с тротуара, как за спиной взвыли тормоза.
Корсаков прыжком развернулся, пальцы стиснули рукоять пистолета.
Маленькая красная букашка мигнула фарами.
Ноги Корсакова словно влипли в асфальт. Он осознавал, что взъерошенный, с косо сидящим «стетсоном» и в перепачканном плаще со стороны выглядит глупо. Но не мог даже пошевелиться.
В окошко машинки высунулась белокурая головка.
— Привет художникам! — раздался веселый голос.
— Анна?
Пальцы на рукоятке пистолета дрогнули и разжались.
Сквозь редкие, дымчатые тучи проклюнулся сырного цвета диск луны.
С высоты семнадцатого этажа пейзаж за окном казался макетом, сработанным в мастерской архитектора, озабоченного получением госпремии в области экономии стройматериалов.
Минималистическая, как детский набор кубиков, архитектура «спального района» угнетала изощренный глаз Корсакова. Практически всю жизнь он прожил в центре Москвы, живописные дворики, уютные горбатые улочки, сонные особнячки и помпезные знаки великих эпох стали естественной средой обитания, где дышалось и жилось совершенно по-особенному. Стоило оказаться среди хрущевских бараков или среди бетонных коробок «спальных районов», сразу же начинал чувствовать себя неуютно, а прожив больше одного дня, и вовсе заболевал душой.
«Это же какие сны снятся в такой „спальне“?» — подумала он. Но вспомнив, что и в барской усадьбе тоже одолевают кошмары, выгнал ненужные мысли из головы.
— Анна, чья это квартира? — спросил он, отвернувшись от окна.
— Моя.
Она вошла в кухню в домашнем: костюмчике для джоггинга с капюшончиком и в забавных тапочках-зайчиках на ногах. И Корсаков понял, что отсюда сегодня они уже никуда не уедут.
Уже выяснилось, Анна умела принимать решения и доводить их до конца.
В машине Корсаков не раз просил ее остановиться и выбросить его на любом перекресте, но Анна, поджав губы, лишь отрицательно мотала головой и до упора вдавливала педаль газа. Ее «божья коровка» оказалась на удивление ходкой и приемистой машиной, в потоке она ни чем не уступала расфуфыренным «мерсам» и «ауди». Вела машину Анна так сноровисто, словно права получила еще в детском саду.
Когда свернули с Кольцевой на Варшавское, и на горизонте возникли параллелепипеды микрорайона, Анна с улыбкой объявила: «Ты похищен без права выкупа». Корсаков здраво рассудил, что лучше этот сладкий плен, чем пыточный подвал у «близнецов», и не стал спорить.
Анна набрала воды в турку. Поставила на плиту.
— Квартира — педагогический экзерсис папочки. В стиле «почувствуйте разницу». Однокомнатная крохотуля на «задворках галактики» должна ясно дать понять непутевой дочери, что это все, что она заслужила. И все, на что она может рассчитывать при таком поведении.
Корсаков окинул взглядом кухню: нежные салатовые тона стен, обстановка, как из каталога «IKEA». Для банкирской дочери бедновато, но для девятнадцатилетней девчонки — выше крыши.
— Меня бы кто так воспитывал! — заключил он.
— Ага! Мне светит лишение наследства и отказ от дома, а он завидует!
Анна насыпала кофе в турку, стала помешивать ложкой.
— А работать не пробовала?
Анна сделала кислую мину.
— Как говорит папахен, в России больше нет смысла работать. За идею уже не модно, а за зарплату не получится. Все бабки уже распилены и заныканы на счетах в Швейцарии. Что касается бабок, папахену можно верить.
