|
Now to the faith, brother gentles, to the faith!" | Так за веру, пане-братове, за веру! |
"To the faith!" cried those standing in the ranks hard by, with thick voices. | -За веру! - загомонели все, стоявшие в ближних рядах, густыми голосами. |
"To the faith!" those more distant took up the cry; and all, both young and old, drank to the faith. | - За веру! - подхватили дальние; и все что ни было, и старое и молодое, выпило за веру. |
"To the Setch!" said Taras, raising his hand high above his head. | - За Сичь! - сказал Тарас и высоко поднял над головою руку. |
"To the Setch!" echoed the foremost ranks. "To the Setch!" said the old men, softly, twitching their grey moustaches; and eagerly as young hawks, the youths repeated, "To the Setch!" | - За Сичь! - отдалося густо в передних рядах. - За Сичь! - сказали тихо старые, моргнувши седым усом; и, встрепенувшись, как молодые соколы, повторили молодые: - За Сичь! |
And the distant plain heard how the Cossacks mentioned their Setch. | И слышало далече поле, как поминали козаки свою Сичь. |
"Now a last draught, comrades, to the glory of all Christians now living in the world!" | - Теперь последний глоток; товарищи, за славу и всех христиан, какие живут на свете! |
And every Cossack drank a last draught to the glory of all Christians in the world. | И все козаки, до последнего в поле, выпили последний глоток в ковшах за славу и всех христиан, какие ни есть на свете. |
And among all the ranks in the kurens they long repeated, | И долго еще повторялось по всем рядам промеж всеми куренями: |
"To all the Christians in the world!" | - За всех христиан, какие ни есть на свете! |
The pails were empty, but the Cossacks still stood with their hands uplifted. | Уже пусто было в ковшах, а всё еще стояли козаки, поднявши руки. |
Although the eyes of all gleamed brightly with the wine, they were thinking deeply. | Хоть весело глядели очи их всех, просиявшие вином, но сильно загадались они. |
Not of greed or the spoils of war were they thinking now, nor of who would be lucky enough to get ducats, fine weapons, embroidered caftans, and Tcherkessian horses; but they meditated like eagles perched upon the rocky crests of mountains, from which the distant sea is visible, dotted, as with tiny birds, with galleys, ships, and every sort of vessel, bounded only by the scarcely visible lines of shore, with their ports like gnats and their forests like fine grass. | Не о корысти и военном прибытке теперь думали они, не о том, кому посчастливится набрать червонцев, дорогого оружия, шитых кафтанов и черкесских коней; но загадалися они - как орлы, севшие на вершинах обрывистых, высоких гор, с которых далеко видно расстилающееся беспредельно море, усыпанное, как мелкими птицами, галерами, кораблями и всякими судами, огражденное по сторонам чуть видными тонкими поморьями, с прибрежными, как мошки, городами и склонившимися, как мелкая травка, лесами. |
Like eagles they gazed out on all the plain, with their fate darkling in the distance. | Как орлы, озирали они вокруг себя очами все поле и чернеющую вдали судьбу свою. |
All the plain, with its slopes and roads, will be covered with their white projecting bones, lavishly washed with their Cossack blood, and strewn with shattered waggons and with broken swords and spears; the eagles will swoop down and tear out their Cossack eyes. | Будет, будет все поле с облогами и дорогами покрыто торчащими их белыми костями, щедро обмывшись козацкою их кровью и покрывшись разбитыми возами, расколотыми саблями и копьями. Далече раскинутся чубатые головы с перекрученными и запекшимися в крови чубами и запущенными книзу усами. Будут, налетев, орлы выдирать и выдергивать из них козацкие очи. |
But there is one grand advantage: not a single noble deed will be lost, and the Cossack glory will not vanish like the tiniest grain of powder from a gun-barrel. | Но добро великое в таком широко и вольно разметавшемся смертном ночлеге! Не погибнет ни одно великодушное дело, и не пропадет, как малая порошинка с ружейного дула, козацкая слава. |
The guitar-player with grey beard falling upon his breast, and perhaps a white-headed old man still full of ripe, manly strength will come, and will speak his low, strong words of them. |