| But she still kept silence, never taking the kerchief from her face, and remaining motionless. | Но она молчала, не отнимала платка от лица своего и оставалась неподвижна. |
| "Why are you so sad? | - Отчего же ты так печальна? |
| Tell me, why are you so sad?" | Скажи мне, отчего ты так печальна? |
| She cast away the handkerchief, pushed aside the long hair which fell over her eyes, and poured out her heart in sad speech, in a quiet voice, like the breeze which, rising on a beautiful evening, blows through the thick growth of reeds beside the stream. They rustle, murmur, and give forth delicately mournful sounds, and the traveller, pausing in inexplicable sadness, hears them, and heeds not the fading light, nor the gay songs of the peasants which float in the air as they return from their labours in meadow and stubble-field, nor the distant rumble of the passing waggon. | Бросила прочь она от себя платок, отдернула налезавшие на очи длинные волосы косы своей и вся разлилася в жалостных речах, выговаривая их тихим-тихим голосом, подобно когда ветер, поднявшись прекрасным вечером, пробежит вдруг по густой чаще приводного тростника: зашелестят, зазвучат и понесутся вдруг унывно-тонкие звуки, и ловит их с непонятной грустью остановившийся путник, не чуя ни погасающего вечера, ни несущихся веселых песен народа, бредущего от полевых работ и жнив, ни отдаленного тарахтанья где-то проезжающей телеги. |
| "Am not I worthy of eternal pity? | - Не достойна ли я вечных сожалений? |
| Is not the mother that bore me unhappy? | Не несчастна ли мать, родившая меня на свет? |
| Is it not a bitter lot which has befallen me? | Не горькая ли доля пришлась на часть мне? |
| Art not thou a cruel executioner, fate? | Не лютый ли ты палач мой, моя свирепая судьба? |
| Thou has brought all to my feet-the highest nobles in the land, the richest gentlemen, counts, foreign barons, all the flower of our knighthood. | Всех ты привела к ногам моим: лучших дворян изо всего шляхетства, богатейших панов, графов и иноземных баронов и все, что ни есть цвет нашего рыцарства. |
| All loved me, and any one of them would have counted my love the greatest boon. | Всем им было вольно любить меня, и за великое благо всякий из них почел бы любовь мою. |
| I had but to beckon, and the best of them, the handsomest, the first in beauty and birth would have become my husband. | Стоило мне только махнуть рукой, и любой из них, красивейший, прекраснейший лицом и породою, стал бы моим супругом. |
| And to none of them didst thou incline my heart, O bitter fate; but thou didst turn it against the noblest heroes of our land, and towards a stranger, towards our enemy. | И ни к одному из них не причаровала ты моего сердца, свирепая судьба моя; а причаровала мое сердце, мимо лучших витязей земли нашей, к чуждому, к врагу нашему. |
| O most holy mother of God! for what sin dost thou so pitilessly, mercilessly, persecute me? | За что же ты, пречистая божья матерь, за какие грехи, за какие тяжкие преступления так неумолимо и беспощадно гонишь меня? |
| In abundance and superfluity of luxury my days were passed, the richest dishes and the sweetest wine were my food. | В изобилии и роскошном избытке всего текли дни мои; лучшие, дорогие блюда и сладкие вина были мне снедью. |
| And to what end was it all? What was it all for? | И на что все это было? к чему оно все было? |
| In order that I might at last die a death more cruel than that of the meanest beggar in the kingdom? | К тому ли, чтобы наконец умереть лютою смертью, какой не умирает последний нищий в королевстве? |
