Попов кое-как соскреб себя с пола и забрался на кровать. Спины он не чувствовал, левый глаз стремительно затекал, правая щека горела огнем, пах распирал тупой комок боли, но хуже всего было ощущение стыда и позора, от которого хотелось немедленно удавиться.
– Вот так поговорил. Утешил, мать твою, дурачок местный. – Ощущение стыда усиливалось оттого, что часть обидных слов была правдой. Без танка Энамир ковырялся бы долго, очень долго. Возможно, что никакой операции не было бы вообще. Но как, как было уйти? Как расстаться с надеждой на возвращение? А она не поняла, не захотела понять. У нее своя правда, она знает, за что бьется. И у Гудрона своя правда, он тоже знает – за что. А я – за что? Нет ответа и не было. Хожу по кругу в своих терзаниях и сомнениях, но с каждым кругом опускаюсь все глубже. Мало того что был капитаном Мордора, теперь повязан с Мордором кровью. И дела никому не будет, почему ввязался в это дерьмо! Ты плохой просто потому, что не с нами, вот и вся логика. Тут тебе и суд, и приговор заранее без права на обжалование. Не с нами – и точка. На березу его, сердешного, и повыше, повыше!
– Ну и ладно! – обозлился вдруг Попов и даже выкрикнул это в темноту. Ну и пошли вы все! Я, значит, плохой, а вы все – в шоколаде? Мне, значит, детей и женщин не жалко, а вы все только о них и печетесь? Я, значит, хуже Бхургуша? Хрен с ним! Вы добились, чего хотели. Больше не будет дурацких колебаний: стрелять – не стрелять, доносить – не доносить. Будем биться за светлый орочий мир, за теплое местечко в этом будущем мире.
К моменту, когда вернулся Гудрон, он уже убедил себя в том, что выбросил Этель из сердца и теперь назло ей способен творить самые черные дела. Появление орка совпало с началом движения. Добавив света, телохранитель с удивлением воззрился на царящий в комнатушке разгром, а главное – на разодранную физиономию капитана Мордора. Всплеснув руками, он так и сел на пол посреди обломков столика:
– Балрог мне в печень! Как же это, господин? Кто вас так разукрасил? Постойте, это Этель, что ли? Это вы подрались, что ли? Из-за этого и шум? Я-то думал, что просто с кровати сорвались. Грохот такой был, что я подпрыгнул. Нашли, думаю, время. А у вас тут драка! Чего не поделили-то?
– Чего, чего… повесила на меня всех собак за штурм ее родного гнездышка, и если бы не ты – точно б убила.
– Ну и ну, – покачал головой Гудрон, – дела… Вы на нее зла не держите, господин, известное дело, по краешку смерти прошла, душа как струна дрожит, а тут вы, да еще, наверное, с утешениями?
– Не, – криво усмехнулся Серега, – поцеловаться предложил. На прощание.
– А, ну тогда понятно. – Слушая Попова, орк выпотрошил заплечный мешок, с помощью воды из фляги и каких-то ингредиентов соорудил ему примочку на затекший глаз, критически оглядел сделанное и занялся расцарапанной щекой. – И вообще, вы меня, конечно, извините, господин, но никогда я не понимал этого вашего человеческого муслякания. Сколько раз видел, столько раз меня и передергивало. Ну, ладно еще в щеку, хотя я бы за чужие слюни у себя на щеке точно бы в рыло заехал. А уж в губы… никогда бы не дался, хоть режьте меня.
Несмотря на боль, Серега не удержался от усмешки:
– А у вас, орков, все проще – огрел дубиной по башке и пользуйся, пока теплая, да?
Гудрон закончил обрабатывать раны капитана Мордора какой-то пахучей и щипучей дрянью и пожал плечами:
– Ну, мне, например, дубина и не нужна, будет дергаться, я и рукой успокою. Я правой могу и лошадь с копыт сбить, если надо.
– И что – интересно деревообработкой заниматься?
– Чем?
– Деревообработкой. Когда женщина лежит, как бревно, а ты трудишься?
– А чего дергаться? Мы ж не эльфы какие-нибудь, акробатикой заниматься. Видал я ихние срамные книжки – такое нарисовано, что даже грязному снаге в башку не придет, не то что нормальному уруку.
– А удовольствие? Удовольствие-то в чем?
– Какое еще удовольствие? – удивился орк. – Вечно вы, люди, все к удовольствиям сводите. Не просто поесть, а так, чтобы от стола оторваться нельзя было. Не просто жажду утолить, а так, чтобы и башку снесло. И здесь то же самое. Для меня высшее удовольствие в том, что орочий род становится многочисленнее и сильнее. Нас, уруков, мало, а вас, людей, много. Вы можете и удовольствия получать от процесса, а нам некогда, нам выжить надо. И вообще. Поспали бы, господин. После всего, что было, это невредно. Повреждения ваши я обработал, а чтобы уснуть, отхлебните глоток вот из этого флакончика. Утром проснетесь со свежей головой, тогда и мировые проблемы обсудим, и частные следствия из этих проблем. Уговорил?
