– Хватит уже! Вы его убьете!
– Помолчи! – кто-то толкнул ее, и она отлетела в сторону.
Я понял, что должен подняться. Почему-то мне казалось это очень важным – подняться и увидеть ее лицо.
И я сделал это. Я поднялся и встал посередине комнаты. Катя отступила в коридор. В большом зеркале я увидел себя и передернулся – мой вид был страшен. Кровь текла во рту вместо слюны.
Оттолкнув заслонившего выход Сергея, я пошел в коридор. Там была кладовка, а в кладовке – виденное мной много раз охотничье ружье Николая Петровича. Все тупо смотрели, как я открываю кладовку, только Катя, внезапно догадавшись о моих намерениях, крикнула:
– Остановите его! Там же…
Но было уже поздно. Моя рука нащупала холодный ствол, и я вытащил ружье.
Смешно было видеть панику на их лицах.
– Оно может быть заряжено, – пролепетала Катя. – Кирилл, положи его на место.
А я взял и навел ружье на них.
Но оказалось, что я недооценил смелость Сергея. Он бросился вперед и схватился за ствол, выкручивая его в сторону. Почти сразу же в ружье вцепилось еще несколько рук. Мы рвали его каждый на себя, руки елозили по прикладу, по стволу, и совершенно неожиданно прозвучал грохот. Я невольно зажмурил глаза, а когда открыл их, то увидел, что Иван лежит на полу, а по его белой майке расплывается пятно крови.
– Я не стрелял! – не веря в происшедшее, воскликнул я. – Это не я! Не я!
Вокруг меня образовался круг пустоты. Все смотрели на ружье в моих руках.
– Не я! Не я! Не я! – У меня темнело в глазах. Я не касался курка, это точно. Выстрелил кто-то из них, но не я. Не я!
Девушки начали визжать. Сергей наклонился к Ивану.
– Это не Кирилл, – сказала Катя. – Его руки были на прикладе – я ясно видела. Это ты задел курок, – тихо произнесла она, повернувшись к кому-то.
Я не поднимал голову. Бросив ружье на пол, под ноги Кате, я выбежал из комнаты. В коридоре стоял еще один человек.
– Омар, что это был за грохот? – спросил он. – А с тобой что? Кто тебя так?
Я узнал Стаса и почему-то совсем не удивился.
– Ты был прав! – воскликнул я, обходя его. – Катя – тварь…
Через минуту я был на улице. Какой-то мужик, поливавший свой огород из садового шланга, разрешил мне умыться.
Сколько прошло времени, не знаю. Треньканье трамвая заставило меня очнуться, и я понял, что стою на трамвайных рельсах. Водитель трамвая, толстая краснолицая женщина, что-то кричала мне. Я сошел с них и завернул в какой-то переулок.
Катя… Как же я мог так сильно полюбить тебя???
Я ведь всегда знал, что она шлюха. Поэтому и бросил ее. Поэтому и пришел в тот вечер к ней вместе с Сеней и недоумком Богданом. Почему же через год вернулся к ней? Как это могло произойти? Как?
Меня внезапно прошиб пот. Я вспомнил цыганку, встретившуюся мне сегодня на остановке. «Возвращайся, – сказала она. – Плохо закончится». Она оказалась права. Память услужливо подсунула мне еще один эпизод, связанный с цыганкой и давно мной забытый.
Мы сидели в Горсаду – я, Андрей, Глайзер и Шольц. Пили пиво и собирались уже уходить, когда к нам подошла старая цыганка, которую я часто там видел. Плюхнувшись рядом с нами, она с одышкой сказала:
– Хотите, погадаю?
Кроме Макса, никто не захотел. Разумеется, цыганка нагадала ему изобилие денег и счастливую жизнь. Потом она долго смотрела в глаза Денису, а когда он встал и вместе с Андреем пошел за новой бутылкой пива, пробормотала себе под нос:
– У него в глазах война. Война и кровь.
Глайзер хохотнул.
– Какая еще война? Великая Отечественная или русско-японская?
Гадалка что-то пробурчала, но повторила:
– Он воин. Война затмевает все остальное, и я не вижу, что будет дальше.
– Да мы взрослые люди! – разозлился тогда я. – Хватит байки рассказывать. Ну какой из Шольца воин – он труслив, как хорек! Иди отсюда! Все равно денег тебе никто не даст.
Цыганка встала и, остановившись напротив меня, процедила:
– Не кричи, сынок. Что ж, смейся, пока можешь. Все-таки я тебе скажу одну вещь напоследок – берегись августа.
Мне стало не по себе, но я сразу забыл об этом и вспомнил только сейчас. Чтобы вы в тартарары провалились, цыгане чертовы!
Катя…
Я болел. Любовь – это болезнь. Я болел последние три месяца. Это было как наваждение. Всего лишь месяц назад, в один из вечеров я становился перед ней на колени, а она говорила, что любит меня. Но стерва память вновь напомнила то, что я не хотел вспоминать. Напомнила другой вечер.
