— Да, у нее случилось резкое обострение из-за метастазов в головной мозг, она быстро потеряла сознание. Все произошло очень быстро. Через несколько дней она впала в кому, и вскоре все было кончено.
— Не может быть!
Я был раздавлен, без голоса, без сил. В голове стояла какофония, заглушавшая все остальные звуки.
Коллега встал, извинился и ушел.
Больше никто не разговаривал. Не двигался. Наши мысли витали где-то в пустоте.
Ее лицо, взгляд зеленых глаз.
Вот что возникло в моей памяти. А с ними пришло неприятное ощущение, что Люси, по-видимому, так и не перестала чувствовать, как возле нее бродит зловещая тень. Близкая опасность, которая на какое-то время выпала из поля моего зрения.
«То белеет туман над водой», — ответил я на ее страхи. И, наверное, какое-то время она верила этим обнадеживающим словам. Наверное, она верила в нашу способность уничтожить нечистую тварь, притаившуюся в ее теле, прежде чем вновь поняла, что мы бессильны.
Последняя мольба ее зеленых глаз.
Чувства несправедливости и обмана достигло апогея. Эта девочка храбро приняла все — болезненные исследования, невыносимое лечение, тяжелейшую хирургию, борясь за право жить на этой земле. Как бы я ни искал подобие оправдания Природы, я не мог найти ни одного. Я не понимал причин этого ничтожного, нездорового, отвратительного цинизма.
Ее последняя мольба, две тяжелые слезы.
«К отцу, весь издрогнув, малютка приник». Меня охватило мучительное сожаление: я так и не пошел еще раз поговорить с ней. Я не пошел обсудить с ней ее планы и мечты. То, что ее смешило, что она любила. В тот момент, когда тень, казалось, отступила, исчезла из поля зрения.
Две тяжелые слезы, письмо, украшенное сердечками и цветочками.
Как все дети в ее возрасте, Люси мечтала о нормальной и прекрасной жизни. Долгой жизни. А получила лишь горькое разочарование от того, что лишь краешком глаза взглянула на нее, прежде чем двери захлопнулись неотвратимо и безжалостно.
«В руках его мертвый младенец лежал».
А главное — так несправедливо.
Ездок оробелый не скачет, летит;
Младенец тоскует, младенец кричит;
Ездок погоняет, ездок доскакал…
В руках его мертвый младенец лежал.
«Лесной царь» Иоганн Вольфганг фон Гете, 1749 –1832.
A body was sailing out into the middle of the air.
He was gone. He’d done it.
Some blessed themselves.
Closed their eyes. Waited for the thump.
The body twirled and caught and flipped,
thrown around by the wind
[49].
Колум Маккэн, р. 1965, «И пусть вращается прекрасный мир» О переходе Филиппа Пети 7 июля 1974 года по стальному канату между башнями-близнецами Всемирного торгового центра в Нью-Йорке.
Цюрих,
2001–2012
Зажим снят. Сейчас горячая кровь запустит остановленное сердце. Пока оно просыпалось, я закончил последний шов на легочной артерии. А вот и первые сокращения. Все складывалось прекрасно. Операция будет успешной. Теперь я был в этом уверен. А ведь мы провели операцию Росса — одну из самых сложных в нашем арсенале. Эта операция, вместе с артериальным переключением, служит у нас, «сердечников», эталоном, чтобы судить о техническом мастерстве. А ребенок на столе — новорожденный.
Сразу после рождения у Лары проявились тревожные признаки сердечной и дыхательной недостаточности. Главный клапан — аортальный — почти не открывался: его недоразвитые створки не разделились. Мои коллеги-кардиологи попытались устранить это препятствие, надув баллончик, который они провели из бедренной артерии до клапана. К несчастью, этот маневр привел к разрыву одной из створок, ухудшив и без того сложную ситуацию. У нас едва хватило времени, чтобы перевести Лару в операционный блок и заменить разрушенный клапан. Как в игре в домино, мы перенесли другой, здоровый сердечный клапан на это стратегически важное место, а удаленный заменили на клапан животного. Нужно было еще отделить две коронарные артерии — маленькие, но жизненно важные — и имплантировать их к пересаженному клапану.
Ювелирная работа, и, учитывая размеры тельца Лары, — километры швов для этой спасательной операции.
Такая операция похожа на номер канатоходца, эквилибриста, тем более сложный, что исполняется в неблагоприятной обстановке. Эта гонка со временем подняла еще выше канат, по которому мы прошли, раскачала его еще сильнее. Нам удалось не упасть, потому что мы хорошо знаем этот путь, часто по нему проходили, мы знаем, где притаились опасности, и соблюдаем правила: каждый этап проводился с удвоенной осторожностью, не уступая искушению, такому сильному под вечер — сделать путь короче или пойти на компромисс.
