— И последнее условие.
Все снова повернулись ко мне в некотором замешательстве.
— Если мы решаемся на эту операцию, нужно сохранить установленную программу, то есть по-прежнему две операции в день. Короче говоря, этот ребенок занимает одно операционное место, а не два. Мы знаем, что эта операция будет длиться дольше и реанимация потребует больше усилий, чем обычно, но мы все же выполним всю нашу программу. Этот ребенок займет место какого-нибудь другого, не столь тяжелого. В этом плане проблем нет. Но нельзя, чтобы он занимал место двух других детей, потому что тогда получится, что мы неэффективно распорядились командировкой.
Все согласились, даже понимая, что это существенная перегрузка в работе. Просто чудо, а не команда.
— Хасан, проконтролируй, чтобы были канюли и аппарат на 2,8 килограмма. Барбара, обеспечь «коронарные нитки». Встречаемся в отделении через десять минут и выносим окончательное решение.
Оба пришли значительно раньше срока, сияя от радости: все необходимое есть.
— Доминик, поручаю тебе сообщить это Беатрис. Мы берем этого ребенка завтра в восемь утра. Я только надеюсь, что он продержится до тех пор, так как я не в состоянии оперировать еще и ночью.
— Мы поместим его в интенсивную терапию и дадим кислород. С маской он должен протянуть еще ночь.
Операция состоит в том, чтобы отсечь аорту и легочную артерию (два самых больших сосуда в организме), переставить их и соединить с нужными желудочками. Таким образом, этот прием исправляет транспозицию: венозная кровь теперь направляется в легкие, а артериальная — в организм. Но основная трудность возникает потом. Нужно отделить две коронарные артерии, которые постоянно питают миокард, расположить их так, чтобы они достигли новой аорты, и пришить в нужном месте. Они тонкие и хрупкие. Если кровь будет плохо проходить по одной из них из-за шва или вытяжения, может случиться инфаркт миокарда прямо на операционном столе, и зачастую он смертелен.
В этом основная сложность операции: перенос двух артерий на аорту. Шов здесь должен быть выполнен очень тонким материалом. Если иглу еще можно разглядеть невооруженным глазом, то нитку — почти нет. В судьбоносный момент, когда нужно завязать эту нить, мне в голову часто приходило выражение «жизнь висит на волоске». Действительно, если в этот момент нитка оборвется, будут большие, очень большие проблемы. Нет уверенности, что ткани, поврежденные первым швом, выдержат и второй. Тогда риск, что они порвутся подобно почтовой марке, будет велик, а последствия — катастрофические.
— Один, два, три, четыре, пять, шесть.
Я часто так считал — и сейчас считаю в уме — в тот момент, когда надо завязывать нитку на коронарных сосудах, оперируя самых маленьких, настолько важно это движение. Сегодня оно еще важнее, так как у нас еще меньше свободы для маневра из-за ограниченных средств. Теперь я могу увеличить темп, завязывать быстрее. Я знаю, что после шести узелков нитка, даже если ее конец оборвется, будет окончательно зафиксирована. Шов не ослабнет под действием сердечных сокращений. Эти узелки и швы выдержат. И это сердце. И эта жизнь.
— До, мы готовы снимать зажимы.
Великий момент истины! Сейчас горячая кровь оросит сердце, если только что реимплантированные коронарные артерии будут широко открыты для кровотока.
С притоком крови цвет миокарда понемногу стал меняться, разливаясь волной от основания до вершины. Хороший знак. Первое сокращение всего через десять секунд. Затем через пять секунд — второе. Потом другие. Меньше чем через минуту вернулось такое типичное для сердца, для жизни «пу-бум, пу-бум», непрестанное и только теперь… успокаивающее. На мониторе было видно, как каждое сокращение словно поднимает линию электрокардиограммы, эту малюсенькую красную точку, расчерчивающую экран. И в грудной клетке сердце демонстрировало такую же силу. Оно уже выражало большое желание двигаться вперед. Швы «сухие». Ни малейшего просачивания.
Возрождение этой жизни у нас на глазах и на нашем экране — там, где быстро бежит красная точка, где мигают эти трепетания, которым мы только что дали свободу, где слышится это чарующее «бип-бип», — вызвали у нас почти детскую радость, ту самую, настоящую, немного наивную радость произошедшего впервые, как в то мое Рождество. В этой радости было что-то от удовлетворения исследователей, первопроходцев: как и они, во время операции мы ориентировались на месте, совсем не уверенные в благополучном исходе.
