Римма позвонила мне из Тель-Авива и попросила навестить Коку. Эта роль проверяющей была мне знакома.
Я отправилась к Коке. Открыла дверь своим ключом. Кока сидел в одиночестве, какой-то весь серый, как будто запыленный. В доме тускло от пыли и грязи. Кухня заставлена грязной посудой. В холодильнике пакет прокисшего молока и кусок заплесневелого сыра.
Кока обрадовался моему приходу.
Я принесла ему коробку зефира. Он съел ее всю и сразу. Кока был откровенно голодным.
Я поставила чай.
Кока достал сыр, срезал зеленую влажную плесень с боков. Это была не благородная плесень рокфора, а просто плесень, которой можно отравиться. Кока срезал умело, видимо родственница Лена приучила его к выживанию.
Я выскочила в магазин и купила необходимое на неделю: жиры, белки и углеводы.
Когда я вернулась, Лена была в квартире. Она не жила с Кокой, а навещала его время от времени. Лена совершенно не была смущена тем, что я застукала ее на свинстве.
– Вы здесь не живете, – уличила я. – И вы морите Коку голодом. Вам не стыдно?
Лена не ответила. Молча подвинула Коке холодную отварную картошку. Видимо, принесла из дома.
Кока не ел. Он перебил себе аппетит зефиром. Лена крутанула Коке ухо. Кока взвыл.
– Что вы делаете? – испугалась я. – Это же больно.
– А он иначе не понимает.
– Понимает, – возразила я. – Он все понимает.
Чувствуя поддержку, Кока завыл сильнее.
– Заткнись! – приказала Лена.
Кока замолчал, его глаза смотрели затравленно. Видимо, его не первый раз били. Он втянул голову в плечи и ждал.
– Так, – сказала я. – Если вы еще раз ударите больного человека, я вас посажу.
– За дауна ничего не бывает.
– Сейчас другие законы. За бездомную собаку бывает, не то что за человека.
– У меня нет сил, – спокойно объяснила Лена. – Я полдня в школе, потом еще сюда ехать… Дети ведь дикари: скачут, улюлюкают, не слушают. У меня по ночам слуховые галлюцинации.
– Не надо было соглашаться. Римма нашла бы другую сиделку.
– И еще сюда ехать за тридевять земель, – продолжала Лена. – На трех видах транспорта…
– Зачем вы согласились?
– За квартиру. Ежу понятно.
– Ежу, может, и понятно, а мне нет.
Я выложила свои продукты из сумки в холодильник и предупредила:
– Учтите, я буду приезжать…
Перед тем как уйти, я подошла к Коке.
– Мама скоро приедет, – пообещала я.
– Я не доживу, – горько молвил Кока. – Не доживу…
Я поцеловала его в круглое личико. Он погладил меня ладошкой по щеке. Его рука была в картошке.
Римма вернулась слабая, но целеустремленная и первым делом вызвала уборщицу, чтобы убрать дом. Квартира находилась в центре. Пыль проникла даже сквозь закрытые окна.
Уборщица Клава орудовала мягкой тряпкой, смачивая ее время от времени. Это называлось «влажная уборка».
Кока внимательно наблюдал за ее действиями.
– Чего ты за мной ходишь? – спросила Клава.
– Каждая пылинка – это секунда, – объяснил Кока. – Ты стираешь время.
Клава смотрела на Коку, не зная, как к этому относиться.
– Не надо вытирать? – спросила она. – Так оставить?
– Не слушай его, – посоветовала Римма. – Философ нашелся…
Кока не обиделся и протянул Клаве кружок зефира. После уборки сели пить чай.
– Широко живешь, – заметила Клава. – Вдвоем в четырех комнатах. По две комнаты на человека.
– И что теперь? – не поняла Римма.
– Сдай комнату. Будут деньги. У меня одна комната, и то я сдаю угол. На еду хватает.
Римма внимательно слушала. Вопрос денег стоял воспаленно. Все дачные запасы подходили к концу, а жить на пенсию и на пособие инвалиду было нереально.
– Кто согласится жить с дауном? – усомнилась Римма.
– С Кокой? Да он лучше нормальных. Добрый, ласковый… Ты что.
– А где я возьму жильцов? – спросила Римма. – Дать объявление в газету?
– Никаких газет, – запретила Клава. – Придут черные риелторы и убьют. Я тебе приведу. У меня есть две сестры. Порядочные, чистые. Будут за тобой приглядывать. И деньги в дом, и жить веселее.
Клава привела двух чеченок. Это были тихие женщины – прямые и какие-то одинаковые. Возраст не читался. Где-то от сорока до шестидесяти. С ними был пятнадцатилетний мальчик Магомед – сын младшей сестры. Магомед – русоволосый и сероглазый, нетипичный для чеченца.
