– Караул, – испугалась Римма.
– В вашем случае не «караул», а «ура». У вас все чисто.
– Пока… – уточнила Римма.
Вечером Римма отправилась в ресторан и одна, в одиночку отпраздновала свое временное «ура».
Ресторан был маленький, недорогой. Вокруг говорили по-русски.
За соседним столом сидела большая компания, пели «Старый клен». Пели очень хорошо. Видимо, это были русские евреи.
У Риммы навернулись слезы. Эти люди любили Россию, а Россия их – нет. Евреи для русских – тоже другие. Не дауны, конечно, но… Евреи всего в жизни добиваются талантом и трудом. Однако русские предпочитают обесценить эти усилия, подменить такими качествами, как хитрость, пронырливость… И вот русские евреи сидят в маленькой, жаркой, тесной стране и тоскуют безответно по русской культуре, по русским просторам.
Последнее время образ врага – не еврей, а чеченец. Чеченцы режут головы миротворцам и кладут их на снег. На этом фоне мирный еврей со скрипочкой выглядит безобидно, почти ангел.
Для Риммы Лева Коган в белой шапочке – настоящий ангел. Ангел-хранитель.
Зазвонил мобильный телефон. Это была я. Звонила с отчетом.
– Кока в полном порядке. Я сегодня там была.
– И что?
– Коку моют в ванной два раза в неделю. Специально приглашают мужчину. Потом приходит мулла и читает над ним молитву.
– Зачем? – удивилась Римма. – Он же не мусульманин.
– Не знаю. Кока после этого хорошо спит. Патимат потрясающе готовит. Я у них ела. Два раза в неделю рыба, три раза – мясо. Баранина в основном.
– А Кока это ест?
– Еще как наворачивает. Они Коку любят, как своего. Я это вижу. Меня не проведешь. Так что можешь спокойно умирать.
– А я не собираюсь, – сказала Римма. – Я сейчас знаешь где?
– У любовника, – предположила я.
– В ресторане.
– А что ты ешь? Бульон и котлеты?
– Я ем кошерную еврейскую еду. Не смешиваю мясное и молочное. Они не смешивают потому, что у них жарко. А у нас холодно. Мы все смешиваем и запиваем водочкой. – Как твои дела? – спросила Римма.
– Веркин шофер сбежал. Я чувствую, что мне придется одной тащить этого ребенка. Павлика. Но я уже люблю его больше всех мужчин в природе. Он навсегда останется моим, никуда не сбежит.
– Ну да… – согласилась Римма.
Дети должны вырастать и уходить, а не оставаться навечно.
Телефон разъединился. Конец связи.
Римма стояла в аэропорту в очереди на свой рейс. Ее особенно не расспрашивали и не проверяли. Что взять с бледной худосочной Риммы. Вряд ли она пронесет бомбу в салон самолета. Но молодых мужчин трясли до седьмого пота.
До Москвы три с половиной часа. Римма пробовала читать, но не могла сосредоточиться. Мысленно распределяла комнаты: одну сестрам, другую себе, Коку придется поселить вместе с Магомедом. Ничего страшного. И одна – четвертая комната – общая, собираться по вечерам, смотреть телевизор. Коке это полезно, нечего ему быть затворником. И не надо забывать слово «пока», которое обронил Лева Коган.
Ей не на кого оставить Коку, кроме этой семьи. Друзья и родственники не годятся. Сгодились совершенно чужие, случайные люди.
В спину начали долбить пятками. Римма оглянулась. За ней сидел бедуин и устраивался в кресле с ногами.
«Дикарь», – подумала Римма. Она стала додумывать свою ситуацию, но ход ее мыслей пошел по другому руслу. Чеченки, конечно, качественные, но кто знает, что у чеченов внутри. Она оставит на них квартиру, а они увезут Коку в Чечню и сделают его рабом, заставят работать, таскать тяжести. Надо бы себя как-то обезопасить. Нанять адвоката и составить договор об опеке. В этом договоре будет все прописано, и никто никого не сможет объехать на хромой козе.
Никакой договор не заставит любить дауна. Можно рассчитывать только на человеческие качества. Патимат не обидит Коку. Римма это чувствует. А чувство больше, чем знание.
Самолет сел. Слава богу.
Римма не любила летать, не любила болтаться между небом и землей. Гораздо спокойнее, когда твердь под ногами.
Римма добралась в девять вечера.
Все были дома. По квартире плавали благородные запахи: жареного мяса и разнообразных трав. Патимат готовила ужин.
Кока и Магомед сидели перед компьютером. Играли в какую-то компьютерную игру. Кока нажимал не ту кнопку, Магомед терпеливо поправлял.
