Алексей (муж Риммы) смотрел по сторонам, как будто только что родился. Он целыми днями сидел по горло в своей науке. А когда вечером выныривал, то поражался: как прекрасен этот мир…
Считается, что дауны живут недолго. Но Коке исполнилось уже двадцать. Он прекрасно выглядел, для дауна, разумеется. У него был хороший рост – метр семьдесят шесть, хороший характер и крепкое здоровье плюс разнообразные способности.
Римме посоветовали определить Коку в театр. Есть такой «Театр Простодушных», где артисты – дауны. Настоящие режиссеры ставят настоящие спектакли – Брехта, например. Я никогда там не была. Но те, кто посещал этот театр, – буквально не верят своим глазам, настолько это пронзительно.
Кока стал артистом «Театра Простодушных». Ему поручали главные роли, и он прекрасно смотрелся. Зрители забывали, что перед ними – даун.
Однажды в такой театр забрел выпускник высших режиссерских курсов Евгений Козлов. Евгений был человек веселый, выпивоха, все звали его Женька Козел. Женька снимал свой первый фильм по своему сценарию. Ему нужен был герой – деревенский дурачок. Что такое дурачок? И где его искать?
Женьке посоветовали «Театр Простодушных», и он без колебания выбрал Коку.
Съемки предполагались в Курской области, в заброшенной деревне. На съемки с Кокой поехала Римма, она сама хотела ему обеспечить питание, проживание и времяпрепровождение. Римма не могла доверить Коку незнакомым людям.
Вместе с Кокой она подкармливала Женьку, стирала его рубашки и следила, чтобы Женька получал раз в день горячее питание. Тридцатилетний Женька был для Риммы как второй сын – безалаберный, неухоженный, совершенно непрактичный. Ни одна требовательная женщина не хотела брать его в мужья, а те, что соглашались, – быстро сбегали.
Римма стала для Женьки кем-то вроде матери, а Кока – вроде младшего брата. Во время съемок Женька был трогательно терпелив с Кокой, мягко добивался нужного ему результата. Кока его обожал, ходил хвостом, как собака за хозяином.
Было непонятно: получится фильм или нет. Но когда материал отсняли, смонтировали и озвучили, стало очевидно: фильм состоялся. Женька от радости напился и сломал ногу.
Фильм послали на фестиваль. Ему присудили несколько призов: за дебют, за лучшую режиссуру, за лучшую мужскую роль – Коке.
Бледный от счастья Женька вылез на костылях на сцену и сиял своим непутевым лицом. Далее вышел Кока в темно-синем костюме, который на нем прекрасно сидел, произнес речь. В своей речи он благодарил родителей – папу и маму, – а также режиссера Евгения Козлова и съемочную группу, – все как на вручении «Оскара» в Голливуде.
С дикцией у Коки были проблемы, но тем не менее все можно понять. И все понимали.
Римма в зале заливалась слезами. Кока на сцене – это ее победа и ее награда. В сущности: приз получала она. Это был приз за всю ее жизнь, потому что последние двадцать лет – не было ни одного дня, не посвященного Коке. А сейчас ее сын – жив и здоров и успешен, и не в доме-интернате – зассанный и отупевший, а на сцене лучшего российского фестиваля, в темно-синем костюме с пальмовой веткой в руке – приз за лучшую мужскую роль.
Весь зал поднялся и стал аплодировать Римме. Пришлось и ей выйти на сцену. Она взяла Коку за руку. Рука дрожала. Радость – это тоже стресс. Римма крепко сжала руку сына, чтобы он чувствовал ее рядом.
На банкет они не остались, тем более что там не было бульона с лапшой и мясных котлет.
Фестиваль возвращался в Москву на чартерном рейсе. Сибирская авиакомпания предоставила фестивалю свой самолет.
Римма усадила Коку к окну. Сама села рядом. Оставалось третье место. На него присела знаменитая критикесса – умная и воспитанная. Она видела, что у окна сидит Кока, сидит себе, никому не мешает. Ее задача – не обращать внимания, не задавать вопросов. Время в полете – два часа, – можно почитать книгу, можно побеседовать с Риммой на нейтральные темы.
Появилась стюардесса с подносом леденцов. Протянула поднос к сидящим и вдруг увидела существо, похожее на человека. Она хотела завизжать от ужаса, но стюардесса должна держать себя в руках, даже если самолет падает. Она замкнула рот, но глаза ее полезли из орбит и стали как колеса. Видимо, стюардесса никогда не видела даунов.
