Не находя других слов, Валькин отец продолжал трясти меня за руку. Заклинило мужика. Наверное, поддал, расчувствовался. Чтобы разрядить обстановку, я прикинулся вещмешком и произнёс, глядя на него снизу вверх:
– Я ни при чём. Это она сама меня в щёку поцеловала.
– Ну, милый мой Гандрюшка, – заполнил паузу дед, – тогда засылай сватов!
Так вышло, что первым не выдержал я. Потом засмеялись все остальные. А громче всех хохотал Валькин отец. Он даже стонал и всхлипывал.
И разумеется, без застолья не обошлось. Дожидаясь меня, взрослые порешили принесённую гостем бутылку шампанского и теперь приговаривали дедов графин. На столе меня дожидался торт и полная ваза конфет «Мишка косолапый». Наблядовал… Эти конфеты я очень любил. Верней, не сами конфеты, а фантик с картиной «Утро в сосновом лесу». Ковёр с такой репродукцией висел над моей детской кроватью, когда я ещё был маленьким и жил на Камчатке.
К праздничному столу меня, естественно, не позвали. Нечего детям смотреть, как взрослые выпивают. Поэтому я обедал на кухне. Бабушка суетилась между двумя столами, а дед терпеливо выслушивал, скольких седых волос стоили матери и отцу Валькины закидоны.
– Месяц назад верёвку у неё отобрал, – рассказывал Валерий Иванович. – Вернулась из школы, плачет: «Он меня Бастиндой назвал!»
«Ага, – думал я, поглощая бабушкин борщ, – значит, дело тут не в одном артистизме. Походу, Бабка Филониха крепко в кого-то врюхалась. Слабовато я поднажал. Надо будет ещё».
– Теперь же, – продолжил Валькин отец, – совершенно другое дело! Ты не поверишь, Степан Александрович, но я ошалел, когда моя Люха стала выворачивать гардероб и подбирать себе нарядное платье. Терпеть этого раньше не мог, а в пятницу аж прослезился. Повеселела, поёт, матери помогает, разве это не чудо?
Лодочками сложив ладони и бессильно уронив их на колени, бабушка чинно сидела за гостевым столом. Она обладает каким-то внутренним тактом. Когда человек изливает душу, рассказывает что-то важное для себя, она никогда его не прервёт, ни словом, ни жестом.
Никем не замеченный я слинял в огород. Гость в доме – это, конечно, к добру, но как-то не вовремя. Конфеты тоже не будут лишними, но разве для этого я приглашал Вальку в кино? Теперь получается типа обязан. Посвятить ей, что ли, какой-нибудь подходящий стих?
К счастью, Валерий Иванович оказался человеком тактичным, не стал допоздна мурыжить радушных хозяев. А может, знал, что деду сегодня опять после ночи в ночь. Бабушка отыскала меня у колодца, когда он уже уходил. Нехорошо, мол, надо проститься. Пришлось ещё раз сунуть в его ладонь свою тощую руку и выслушать слова благодарности. По-моему, я Валькиному отцу не очень-то и показался. Так… мелочь пузатая. Филониха, кстати, совсем на него не похожа. Разве что разрез глаз…
– Ты уроки на завтра выучил? – строго спросил дед, помогая бабушке убирать со стола.
– Какие уроки? – обиделся я. – Последний день!
– А я и забыл! – обрадовался он. – Тогда так: завтра вечером на улицу ни ногой! Валерий Иванович обещал дровами помочь. А в среду с утра все вместе поедем в поле, на огород.
Я не расстроился, хотя фраза «последний день» для меня прозвучала как-то двусмысленно. Насчёт дров – это хорошо. Не всё же нам с дедом шоркать двуручной пилой неподъёмные брёвна. Как я позже узнал, Валькин отец был заведующим угольными складами – человеком, знакомство с которым в то время считалось блатом. Так что, если в семье Филоновых и была Золушка, то это точно не Валька.
После застолья дед завалился спать. Срочных дел по дому не намечалось, поэтому я смылся на речку. Хотел искупаться, да не довелось. Пляж оккупировали взрослые пацаны, ровесники Петьки Григорьева. По кругу гулял гранёный стакан, на отмели охлаждалась трёхлитровая банка вина. Витька Девятка, старший из братьев Фёдоровых, бренчал на семиструнной гитаре. Это он покажет нам с Жохом основные аккорды: маленькую звёздочку, большую звёздочку, лестницу и баррэ. От него мы впервые услышим песни Высоцкого. А пока от этой компании нужно держаться подальше. Зашлют в ларёк за вином или за сигаретами. А оно мне сейчас надо?
