– Григорьев! Я тебе посоветовала бы больше читать и писать. Займись этим во время летних каникул.
Я, честно сказать, не верил, что Витька может краснеть. Что найдётся такая краска, которая сможет пробить изнутри его кирпичный румянец. В нештатных ситуациях Казия всегда психовал и пускал в ход кулаки. Если над ним начинали смеяться, он тупо валился на пол, сучил ногами и громко орал: «Крову мать! Я что вам, концерт показываю?!»
А тут… прямо как подменили моего дружбана. Он молча стоял у парты и полыхал лицом. Даже мясистые уши горели, как уголья в печи.
Дневник ему вручили вне очереди. Всем остальным выдавали по алфавиту. Надежда Ивановна поднимала ученика, обращала внимание на предметы, которые ему следует подтянуть, и давала практические советы, как это лучше сделать. Я был третьим, после Сашки Асоцкого и Босяры.
– Денисов, – сказала она, – тебе не хватает усидчивости и внутренней дисциплины. Если тема тебе интересна, ты её схватываешь на лету. Если нет – выучил, повторил и забыл. В последнее время ты повзрослел. Это видно невооружённым глазом. Пора восполнять пробелы. Ещё раз пересмотри все учебники, особенно по русскому языку и арифметике. На слабом фундаменте ничего путного не построишь.
В общем, этот учебный год я закончил хуже обычного. Четыре четвёрки: арифметика, русский, английский и к тому же ещё география. Утешало одно: что этот дневник домой принесу не я. Кажется, загостился. Часов у меня не было, но внутренний метроном подсказывал, что пора отрабатывать торт.
Стишок, который я подарю Вальке Филоновой, был выбран ещё вчера. Их было написано много в моей прошлой жизни, но в данном случае годился только один и, чёрт побери, не самый плохой. В моём финальном аккорде всё было продумано до мелочей. От написания до подачи.
Пока Надежда Ивановна продолжала петь дифирамбы нашей отличнице Соньке, я вырвал из тетради листок, обмакнул ручку в чернильницу и приступил к выполнению плана, тщательно выводя каждую букву:
С тобой ни заново начать,
Ни измениться.
Устала гордость защищать
Свои границы.
Любовь, по сути естества,
Скупа и снежна.
Как неопавшая листва,
В остатке нежность.
Валька сначала скосила глаза, потом затанцевала на заднице. Тайна – это такая наживка, которую девчонки глотают вместе с крючком. А я заслонял написанное левой рукой и всё норовил повернуться к соседке спиной. Это ей не понравилось. Причём подглядывать она стала настолько активно, что Надежде Ивановне пришлось принимать превентивные меры.
– Денисов, Филонова! – сказала она. – Может, мне выйти, чтобы вам не мешать?
Я встал, извинился, и Валька коварно овладела заветным листком. Не найдя там ничего обидного для себя, она поскучнела. Через пару минут шепнула с деланым равнодушием:
– Это кому?
– Это тебе, – отозвался я.
– Я же просила! – взбеленилась учительница. – Сейчас напишу замечание в дневнике!
Валька сделала вид, что успокоилась. Я тоже, как прилежный ученик, сложил руки на парте. Классная демонстративно стала казнить нашу завзятую троечницу – Ирку Сияльскую по прозвищу Дылда за лень, невнимательность и пофигизм. Та даже и не краснела. Жёсткие фразы стекали с неё, как вода с бриллиантового колье, которое Ирка подарит на свадьбу своей младшей дочери.
Наивная Надежда Ивановна! Кого вы учите жить?! Десять лет не пройдёт, как на нашей тупой Дылде будет больше золотых украшений, чем у вас сменных трусов. Они с мужем одни из первых займутся выделкой шкур и разведением нутрий. Потом перейдут на песца. Уж в чём в чём, а в вопросах строительства семейного гнёздышка, размером с коммерческий банк и четыре торговых центра, разбиралась Дылда на «ять». В этом ей могла бы позавидовать даже наша отличница Сонька, которая играючи поступит в ХАИ, закончит его с красным дипломом, будет работать в закрытом НИИ, получит учёную степень и трёхкомнатную квартиру, но так никогда и не выйдет замуж. Или та же Валька Филонова… Ну, у неё, как мне кажется, в этой жизни всё сложится по-другому.
И тут я почувствовал, как предмет моих рассуждений легонько толкает меня локтем. На парте лежал мой незаконченный стих с припиской карандашом: «А дальше?»
