На обратном пути я нёс уже не икону, а хрустальную чашу с водой, тёмным яйцом и огарком свечи. Нёс осторожно, стараясь не расплескать, чтобы чёрное слово не пустило кривые корни в этой благословенной земле, политой кровью, слезами и потом тех, кто трудился на ней. Помимо того, это было ещё и мамкино будущее в этой сумасшедшей реальности. Пусть оно станет другим.
Все молчали. Фрол заметно сутулился и тяжело опирался на посох. Бабушка Катя несколько раз ставила наземь сумку, чтобы сменить руку. Я тоже ушёл в себя. Так потрясло это двойное проникновение в детство, что ни о чём другом я думать уже не мог. Всё было настолько реальным, что я до сих пор ощущал затылком давящую тяжесть стола, вдыхал аромат мамкиных рук и вновь испытал забытое чувство первозданной любви. Настоящее волшебство. По сравнению с ним даже фокус со свечой и чёрным яйцом казался теперь обычной ловкостью рук. Пусть ненадолго, пусть не в таком масштабе, но колдун совершил то, что случилось со мной во время похода за пенсией. Он отбросил меня лет на десять с лишним назад, на Камчатку. В дом на улице Океанской, который умрёт на моих глазах во время землетрясения.
Что это вообще было? И было ли это со мной, или только с моим разумом? Знает ли Фрол силу своего слова? Если да, почему до сих пор не понял, что я человек из будущего? А может, давно понял, и это тонкий намёк?
Мою колдовскую ношу мы закопали в посадке под корнями засохшего дерева. В конце хозяйского огорода нашёлся старинный заступ – лопата с квадратным штыком и ручкой из ветки акации, отполированной мозолистыми руками. Фрол вырыл глубокую яму, вылил на дно воду, яйцо и остаток свечи накрыл хрустальной чашей и всё закопал.
Надо же, кугут кугутом, холодильник на зиму отключает, а чаши не пожалел. Дело даже не в том, что стоит такая вещь как минимум четвертак. Попробуй её купи! Это большой дефицит даже в магазинах «Сельпо».
Потом, собственно, и наступило настоящее утро. Солнце ещё не набрало силу, не обозначило крест, а станица проснулась. По улице прошёл пастух, собирая коров в разношёрстное стадо. Гремели засовы, стучали калитки, хлопали ставни.
Чтобы не отсвечивать, не оставлять деревенским сплетницам тему для пересудов, мы возвращались в хозяйскую хату тайной тропой, через колхозный кузнечный двор. Ворота были закрыты, но колдуна это не остановило. Он пошарил рукой под деревянной колодой и вытащил ключ. Перед тем как открыть навесной замок, по-хозяйски проверил «контрольку». Насколько я понял из Васькиной болтовни, Фрол получал пенсию. А вот каким общественно-полезным трудом ему довелось заработать свой скорбный кусок хлеба, увидел только сейчас. Теперь понятно, откуда в его хозяйстве «разного железа навалом».
Пёс Кабыздох встретил нас на крыльце, у порога с ключом от хозяйской хаты под лохматыми передними лапами. Было ли это элементом станичного ведовства, выучкой или просто собачьей сообразительностью, я об этом не думал. Потому что уже устал удивляться.
Пришла бабка Глафира. Женщины принялись хлопотать у электрической плитки, а мы с колдуном пошли закрывать ворота в кузнечный двор. Он сам меня пригласил:
– Пошли, Сашка, посмотрим железо. Может, что-нибудь путное и подберём? – Заклинило мужика на дедовом агрегате.
Уж чего-чего, а электродвигателей в хозяйстве у Фрола было в достатке. Причём на любой вкус. От таких, что троим мужикам по трезвости не украсть, до сравнительно небольших. И все трёхфазные. Самые неподъёмные были свалены в отдельную кучу под дырявым навесом и уже заросли крапивой. Те, что поменьше, выглядывали из-под завалов бросового железа, оставленного неизвестно кем и когда, но точно на долгую перспективу. Что только здесь не валялось: узлы и детали сельхозмашин, дырявые тазики и корыта, убитая тракторная тележка, задний мост вместе с карданным валом грузового ЗиСа. На каждом шагу под ноги попадались ржавые консервные банки.
– Ты на эти моторы и не смотри, – презрительно сплюнул Фрол, увидев, что я очищаю от грязи таблички на корпусах. – На улице гиль[46] и хлам. Ни один не работает. Хорошие в кузнице под замком. Покажешь, какой годится, а Васька, когда надо, подключит. Я с него живого не слезу за той холодильник.
