Только
теперь Гарри
в полной мере
осознаёт, как
тяжело ему
придётся и
как он одинок
здесь. Сейчас
он отдал бы
многое за то,
чтобы хоть на
пару часов оказаться
дома, в штабе.
Он не видел
друзей всего
три дня, но
ему кажется,
что прошёл
месяц. Если
бы сейчас
можно было
очутиться на
маленькой
тесной кухне,
он съел бы
всю Гермионину
стряпню,
долго
смеялся бы
над грубыми
шутками
Сириуса,
обнял бы
Джинни, поцеловал.
Перед
глазами
встаёт её
счастливая
улыбка,
которая на
последнем
году обучения
заменяла ему
уютное
пушистое
одеяло и
кружку
горячего чая
с мёдом.
Слушая бесконечные
рассказы
авроров о
стычках с
Пожирателями,
Гарри
мрачнел и
покидал
кабинет
директора с
тяжёлым
сердцем, но
когда видел
Джинни,
беззаботно
болтающую с
подругами,
начинал
верить, что
война скоро
кончится, что
они
обязательно
уничтожат
врагов. А
когда Джинни
проводила
тонкими
пальцами по
его волосам и
говорила, что
верит в него,
Гарри ощущал
такой прилив
сил, что
готов был
немедленно
выйти на
поединок с
Волдемортом.
Благодаря ей
ему порой
казалось, что
война идёт
где-то в
другом мире и
ни за что не
доберётся до стен
Хогвартса.
Он
улыбается
собственным
воспоминаниям
и, представив
лукавую
улыбку
Джинни,
машинально
облизывает губы.
На языке
появляется
слабый
привкус коньяка.
Последний
раз он пил
коньяк… Гарри
мрачнеет,
поворачивается
на другой бок
и утыкается
лицом в
прохладную
подушку.
Последний раз
он пил коньяк
весной, на
дне рождения
Сириуса. К
тому моменту,
как миссис
Уизли подала
на стол
праздничный
ужин,
крёстный уже
успел
изрядно
набраться
огневиски. Он
сидел и травил
пошлые
анекдоты,
вгоняя в
краску девушек.
А когда
перевалило
за полночь и
все
разошлись по
комнатам, он
заговорщицки
подмигнул
Рону и Гарри
и выудил
откуда-то из-под
стола
бутылку
коньяка. Рон
довольно быстро
отправился
спать, а они с
Сириусом ещё
долго сидели
у камина
прямо на
мягком ковре,
потягивали
коньяк и
разговаривали
обо всём на
свете. И
Гарри не мог
припомнить
другого раза,
когда
крёстный был
таким общительным.
Тот вечер был
одним из
самых тёплых
и уютных за
последние
годы.
Гарри
вдруг ловит
себя на том,
что, предавшись
приятным
воспоминаниям,
начал
улыбаться
раздувающимся
ветром
шторам.
Счастливое
лицо Сириуса
меркнет,
оставляя
перед
глазами лишь
пустую
тёмную
комнату. Он
ёжится от
несуществующего
холода и
натягивает
одеяло повыше.
Болезненные
мысли вновь
возвращаются,
не давая
уснуть. И
одна из них
вспыхивает
наиболее
ярко.
Дамблдор…
Нет,
Риддл не мог
быть прав,
когда
говорил, что
старик
просто
откупился от
него. Этого не
может быть. В
его глазах
была боль,
когда они
обсуждали
этот
безумный
план. Если
Дамблдор
боялся за
него, значит,
он ему
небезразличен.
Хотя, с другой
стороны, в
итоге он
согласился
отправить
Гарри к
Пожирателям,
а ведь раньше
не давал даже
заговорить о
подобном.
Словно чтобы
упрочить
сомнения, в
голове
звучит голос
Риддла:
«Когда ты был
ему нужен, он
оберегал
тебя». «Нет, —
спорит сам с
собой Гарри, —
Дамблдор ни
за что бы так
не поступил!»
Что с того,
что ещё год
назад старик
запрещал ему участвовать
в опасных
операциях, а
потом разрешил
совершать
вылазки
вместе с
остальными?
Просто Гарри
повзрослел,
набрался опыта.
И сейчас
Дамблдор
отправил его
в стан врага
вовсе не
потому, что
он не нужен, а
потому что
доверяет ему
и
рассчитывает
на успех. «Или
же чтобы
откупиться и
выиграть
время», —
мерзко
нашёптывает
внутренний
голос,
подозрительно
похожий на
риддловский.
«Нет!» — Гарри
трясёт
головой,
чтобы прогнать
неожиданного
собеседника.
Это невозможно!
Дамблдор
никогда бы
так не поступил,
а всё, что
говорил
Риддл —
отвратительная
ложь, он
просто хочет
сделать ему
больно.
Внутренний
голос,
кажется,
собирается
снова
съязвить, но
Гарри
поспешно
переключает
мысли на
главный
вопрос: что
делать
дальше?
Завтра
он попробует,
как и
советовал
Риддл, начать
всё с чистого
листа. Он не
знает, получится
ли, но это
определённо
лучше, чем
бродить по
поместью
серой мышью и
обходить стороной
каждого
Пожирателя.
Он сделает
над собой
усилие,
попытается
взглянуть на
них без
предрассудков
и неприязни
и, быть может,
ему станет
легче жить
здесь.
