Насмешка
в его голосе
отчего-то
задевает, и Гарри
расправляет
плечи, словно
в доказательство
того, что он
вовсе не
трусит
разговаривать
с врагом.
—
Вообще-то я
хотел
спросить о
главном. Вы
не отправили
меня снова в
подземелья,
вы дали мне…
относительную
свободу.
Значит, вы
уже что-то
решили на мой
счёт?
— О чём
ты?
— Я
должен буду
что-то для
вас делать, —
еле слышно
произносит
он, закусывая
нижнюю губу.
— А что ты
хочешь для
меня делать? —
фыркает Риддл.
— А что
делают
остальные
Пожиратели? —
в тон ему
говорит
Гарри и
получает в
ответ очень странный
и
настороженный
взгляд, от
которого
мгновенно
делается не
по себе.
— Ну… —
медленно
начинает
Риддл, и даже
в каждом его
жесте
читается
издёвка. — Они убивают
для меня
ваших
авроров,
пытают пленённых,
охраняют
важные
объекты в
городе ценой
жизни,
сражаются с
членами
вашего Ордена…
Мне
продолжать?
— Нет, —
выдавливает
Гарри.
— Ты
хочешь
делать то же
самое?
— Нет.
— Тогда к
чему такие
вопросы?
— Но я
ведь должен
что-то
делать. Я же
не могу целый
день
слоняться по
поместью как…
— он запинается
и невесело
усмехается,
вспоминая
вчерашние
слова Марка:
«…как пыльным
мешком по
голове
огретый». — И
ничего не
делать, —
заканчивает
он на свой
лад.
— Ну, если
ты
настаиваешь,
— Риддл
наклоняется
вперёд, и в
его взгляде
появляется
азарт, — то мы
обязательно
придумаем
тебе занятие.
—
Очередное
издевательство?
— слова
срываются с
языка, прежде
чем он успевает
одуматься.
Улыбка
Риддла тут же
исчезает. Он
медленно выпрямляется
в кресле,
сжимая губы,
и Гарри словно
обдаёт
исходящей от
него ледяной
волной.
—
Издевательство?
— холодно
повторяет он.
— Да, —
кивает Гарри,
глядя на
Риддла в
упор. От его
расслабленности
не остаётся и
следа. — Вам
ведь
нравится
меня унижать.
—
Позволь
узнать, когда
я успел тебя
унизить?
От его
голоса,
кажется,
температура
в комнате
понижается
на несколько
градусов, и
Гарри сам уже
не рад, что на
короткий миг
позволил эмоциям
взять вверх.
Но отступить
— значит, признать
поражение, а
сдаваться
уже не позволяет
алкоголь,
разгоняющий
по телу
горячую кровь.
— А то,
что было
вчера? Или вы
считаете, что
заставить
раздеться —
это не
унижение?
Риддл
смотрит на
него очень
странно, как
на
умалишённого.
— Я и не
думал, —
спокойно
отвечает он. —
Я всего лишь
хотел
проследить
за тем, чтобы
ты не спустился
на завтрак в
своих
обносках и не
выставил
себя на
посмешище во
второй раз.
— Разве
вам есть до
этого дело? —
от его ровного
тона Гарри и
сам быстро
успокаивается,
поэтому
вопрос
получается
не
возмущённым, а
немного
обиженным.
— Может,
ты сейчас и
не поймёшь
моих мотивов,
— на губах
Риддла снова
появляется
усмешка, — но
мне не
безразлично,
что будут
думать о тебе
мои слуги.
Потому что
твой
неподобающий
вид и твоё нелепое
поведение
позорят
перед ними
именно меня.
Я прав, и ты
поймёшь это,
если поразмыслишь
на досуге, — он
бросает
короткий
взгляд на
часы на
каминной
полке и
серьёзнеет: —
А теперь
извини, но у
меня ещё
много дел.
Он
вновь
берётся за
отложенный
пергамент, а
Гарри ещё
несколько
секунд сидит
в недоумении
от резкого
окончания
разговора.
Риддл
углубляется
в чтение,
словно его
здесь нет.
— Я могу
идти? —
несмело
спрашивает
он.
—
Разумеется, —
сухо
отвечает Риддл,
не поднимая
головы, и
макает перо в
чернила.
Гарри,
всё ещё
удивлённо
хмурясь,
поднимается
на ноги и
подходит к
двери, где до
него доносится
последнее
напутствие:
— Кстати,
если
Мальсибер
станет к тебе
лезть, не
бойся
послать его к
чёрту.
— Спасибо,
я учту, —
кивает он и
покидает
кабинет.
У
лестницы
перед ним
возникает
Мальсибер, криво
ухмыляясь.
— Ну что,
наговорился?
Но
Гарри быстро
проходит
мимо, бросая
на ходу:
— Пошёл к
чёрту, — и
спускается
на третий
этаж.
***
Уже лёжа
в постели,
Гарри никак
не может
уснуть, прокручивая
в голове
разговор с
Риддлом. Конечно,
он знал и
раньше, что
ещё нескоро
увидит
друзей, если
вообще
увидит,
понимал: нет
никаких
гарантий, что
план
Дамблдора
сработает, но
сегодняшняя
беседа
словно расставила
все точки над
«i». Только
после неё он
понял, что
его
пребывание
здесь — это не
игра на
несколько
недель, после
которой он
снова
вернётся в
штаб. Это
отрезок его
настоящей,
реальной
жизни. Он мог
бы
продолжать
играть,
притворяться,
покорно
исполнять
приказы, но
всё, что от
него
требуется —
это просто
жить. Жить
собственной
жизнью, оставаться
собой, не
насилуя
разум и волю.
А это самое
трудное.