О, дай мне срок из слов «любовь»,
и «кровь», и «пение»,
А также из любви и крови
(И тра-ля-ля), — о, дай создать стихотворение
Прекрасней райских славословий!
Существа из далеких галактик
С нами выпьют на ты, я уверен,
И по-русски споют нам про чубчик,
Кучерявый, с прононсом просвирен,
Как советовал Пушкин-арапчик.
Уроженцы кометы Галлея
Обожают святая Россия.
Им сказали в Святом Ленинграде,
Что поют при церковном обряде
Про китайца в саду, в огороде.
А в созвездии Пса, где не лает
Каждый третий, проверено всеми:
На Руси при царе Николае
Проживали в Москве и Батуми
Люди с пёсьими все головами.
И турист из Большого Шакала
Знал: Москва при царе состояла
Из одной деревянной матрешки.
Потому-то она и сгорела.
Но пришел царь Сталтан или Мушкин
И построил две новых матрешки.
Был освещен торжественный фасад
Парижской оперы. И был высок, велик
Триумф крылатых Муз, божественный парад.
Я помнил те венки, простертые в закат,
И надпись «Poesie Lyrique».
Я жил в Париже целых восемь лет,
Уехал тридцать лет тому назад.
Там жили русские поэты. Больше нет
В живых почти ни одного. Конь Блед
Умчал их в тот, небесный вертоград?
В землице Франции они лежат.
Они писали русские стихи.
Они из-за кладбищенских оград
Кивают мне: — Хотелось бы, собрат,
В Россию… А? Да где ж: дела — плохи.
В землице русской? У березок, в ряд?
Нет, вряд ли. И мечтать напрасный труд,
Что наши трупы въедут в Петроград
(Что бронзовые Музы осенят
Храм Эмигрантской Лирики?). Капут.
А вот стихи — дойдут. Стихи — дойдут.
